– Будь осторожна, Тара, умоляю тебя! – сказала мама, словно провожала меня не на базар, а на войну.
Я весело чмокнула маму в макушку, запахнула лёгкую накидку и подхватила пустую корзину в прихожей.
– Война кончилась, обещаю не начинать новую! Но если они не сделают скидку на апельсины… – Я шутливо погрозила кулаком в стену.
– И всё-таки, Тара…
Я не дослушала маму, выскочила за двери. В нос ударило яркое солнце, едва я выбежала за крыльцо, густо увитое малиновыми соцветиями. Жаль, что их нельзя есть. Второе солнце светило из-за первого белым контуром, к середине дня они разойдутся, и станет по-настоящему жарко.
Утренние лучи ласкали стены каменного дворика, вытертую плитку с некогда красными узорами под ногами, мандариновые деревца в старых кадках и цветы в горшках. Солнечный зайчик попал мне в нос, я чихнула.
Отливая на солнце рыжиной, бурая кошка облизывалась на заборе. Я затянула ленту на длинной косе. Соседка напротив, смуглолицая, в выцветшей косынке на светлой шевелюре, вывешивала за окном второго этажа, выходящим во дворик, бельё.
– Здравствуй, Тара!
– Здравствуйте, тётя Сильван, день сегодня хороший, – крикнула я, прикрывая козырьком ладони глаза. – Марика идёт?
Из кустов олеандра высунулась веснушчатая физиономия подружки, обрамленная густыми пшеничными волосами и неровной чёлкой.
– Тшш, я здесь. – И громче. – Мама, я уже вышла! Мы пошли.
– Долго не ходите! – крикнула тётя Сильван. – И будьте осторожны!
– Мы скоро, – ответила я. – Не волнуйтесь.
Засов на калитке за зарослями олеандров лязгнул – это выскользнула на улицу моя подружка Марика. Чего она прячется? Я поспешила за ней и присвистнула, увидев на Марике белую блузу и красную юбку, широкую, длиной всего до середины голени, с вышитым искусно крупным чёрным цветком на подоле.
– Фух, – выдохнула подруга, поправляя на лбу прилипшие пряди, контрастирующие с её загорелым круглым лицом и яркими голубыми глазами. – Маман не заметила. Не выпустила бы!
– Где ты взяла такую ткань? – удивилась я.
Мне самой приходилось ходить в дурацком коричневом платье. Я носила его ещё в школе, как и накидку, и уже выросла из всего так, что пришлось доставить понизу вязаными крючком чёрными кружевами. Увы, другой пряжи не было, магазины пустовали.
– У старухи Фриш выменяла на масло и свечи, – заговорщически сообщила Марика. – Это её платье было, с прошлых времён. Я просто перелицевала, а пятно закрыла вышивкой. Ужас, сколько я с ним возилась тайком от маман.
– Ну да, тётя Сильван точно скажет, что такое только для легкомысленных девиц…
Я серьёзно взглянула на подругу, надула губы, потом щёки, подражая маме Марики. И мы расхохотались. А услышав шаги во дворе за калиткой, бросились бежать со склона вниз по узкой улочке, застроенной по обе стороны двухэтажными домами, – к центру, едва не скользя по натёртой до блеска подошвами брусчатке. Из-под наших ног разлетелись в разные стороны яркие мелкие ящерицы с прозрачными, как у стрекоз крыльями – драцаны. Они облепили стену над безмятежно сидящим на скамеечке у дома стариком Муслем, похожим на статую из сухих веток, прикрытую, чтоб людей не пугать, застиранными белыми одеждами, с обмотанной платком лысой головой.
Мусль нас не видел, стайку драцан тоже. Он подставил и без того коричневое, обтянутое кожей лицо, обоим солнцам и, как обычно, с закрытыми глазами мечтал о чём-то.
Воздух и впрямь тянул помечтать. Он пах морем, тёплый, почти маслянистый. Бриз отбрасывал накидку с моих голых до локтя рук, и казалось, будто воздух обмазывал кожу запахами цветов. Густая синяя полоса моря вдалеке манила купаться. Но это было обманчиво, вода ещё не прогрелась после шторма. Зато рыбаки наверняка уже выставили на продажу улов.
