Стол.
Ожидаемо.
Столько пятиться – значит непременно во что-то упереться.
Сжимаю столешницу руками, а сердце, кажется, пропускает удар.
Ведь он наступает медленно, но неустанно. Знает, стервец, что
никуда я от него не денусь. Зачем ему какие-то «нет» с моей
стороны? Он в силу своего происхождения и положения знает
иное…
Слышит и стук моего сердца, видит расширенный зрачок, дрожь рук и
судорожный вдох… И при этом хочет верить, что это не от страха.
Мне бы самой не мешало понять от чего так.
Каков мой выбор?
Его рука касается моей щеки и, кажется, я задерживаю дыхание.
- Упрямая девчонка… – Его шепот вызывает бег мурашек. – Если это
страх, то это поистине оскорбительно!
А это, действительно страх. Страх самой себя.
Его вторая рука сжимает мою талию, как будто боясь, что исчезну,
каким-то образом просочусь через кухонный стол и ему снова придется
достигать меня, тянуться…
- Нет. – Тихо произношу я, когда его губы оказываются в нескольких
сантиметрах от моих. – Нет.
Распахиваются окна, поднимается ветер такой силы, что я зажмуриваю
глаза. Когда открываю их – на кухне никого.
Этого ли ты хотела?
Странный запах – это первое что отчетливо осознается сквозь
отчаянную слабость, приправленную отголосками боли.
Затхлость, травы, табак.
Такого запаха не должно быть ни в моей квартире, ни в больнице,
если я все-таки там оказалась.
Неудобно. Жестко. Тело затекло, ощущается тяжелым и, как будто,
прилипшим к странному ложу. Отчетливо представляются пауки,
сковавшие меня, как большую муху, увязшую в огромной паутине.
Хочется задергаться, вскочить, разорвать путы.
- Ну, что? Выживет? – Голос прокуренный. Мужской. Каркающий.
Недовольный.
- Сколько она так лежит?
- Так со вчерашнего утра и лежит…
- Почему вызвал меня, а не лекаря? – Женщина тоже недовольна.
На мой лоб опускается что-то влажное и запах трав усиливается. Жаль
я в них не разбираюсь.
- Да сколько тот лекарь стоит! Нет у меня лишних денег.
- А станет твоя жена инвалидом, появятся!?
Жена? Здесь помимо меня еще кто-то в плачевном состоянии?
Что происходит, где врачи?
- Ты можешь что-то сделать или нет!?
- У нее сотрясение и сломаны несколько ребер! Что я могу сделать
своими настоями!? Здесь нужен лекарь!
- Ясно. Бери и проваливай! – Слышится звук падения монеты на
дерево.
Монеты?
Надо открыть глаза, но тяжесть не отпускает.
- Давай ей этот настой, Хьярвик! Он снимает боль!
- Понял, понял!
Голоса удаляются, а тяжесть побеждает.
В следующее пробуждение глаза получается открыть.
Обшарпанный незнакомый потолок почему-то оказывается отличным
рычагом к отчетливому пониманию о том, что я умерла.
Онкология, как ветер, подхватывающий семена и разносящий их в
различные места, где они либо погибнут, либо дадут новую жизнь. А
моя – старая-новая? Почему так? Да и есть ли смысл задавать эти
вопросы? Вот она я – в другом теле с прежней памятью. И что-то с
этой новой жизнью нужно делать…
Поворачиваю голову и вижу на старой деревянной тумбочке склянку с
зеленой жидкостью. Она ли снимает боль? Учитывая, как ноет голова и
ребра, может стоит рискнуть? Вот только не мешало бы себя
поднять…
Ну, что ж. Как учила сиделка в последние месяцы моей прошлой
жизни.
Итак, поворачиваемся на бок.
Ох, как же больно. Даже вздохнуть получается не с первого раза.
Подставляем локоть.
Боль вновь простреливает так, что темнеет в глазах.
После локтя кисть… и рывок.
Слышу собственный стон и понимаю, что прокусила губу.
Делаю два больших глотка на свой страх и риск, досадуя о том, что
не знаю дозировку и стараясь не думать о том, что это вообще может
оказаться не обезболивающее. Когда в глазах проясняется и даже
кажется, что боль поутихла, замечаю, что грудная клетка все-таки
туго обмотана какой-то плотной тканью. Травница постаралась? Уж,
явно, не муж.
