В тесной квартирке на последнем этаже, практически на чердаке, старого дома в Белграде жил молодой поэт Лука проводил ночи, погружённый в свои стихи. С юных лет он чувствовал, что слова для него – это больше, чем просто средство выражения мыслей. Они были живыми, пульсирующими, способными как исцелить, так и разрушить. Лука начал писать стихи в подростковом возрасте, проводя вечера за тонким сборником с кожаным переплётом, где записывал свои мысли. Его первая публикация появилась в заштатной газетенке, и это была единственная радость, которую он испытал в тот год.
Лука мечтал о том, чтобы его стихи дошли до сердца каждого, чтобы они смогли затронуть те уголки души, о которых люди сами не подозревают. Но слава ему не спешила улыбнуться. Несмотря на его глубокие и трогательные произведения, они оставались незамеченными широкой публикой.
Квартира Луки находилась на последнем этаже старого дома в районе Дорчол, где здания, казалось, помнили ещё времена Османской империи. Узкая лестница, ведущая к его жилищу, была покрыта трещинами, а деревянные перила скрипели от малейшего прикосновения. Его квартира была маленькой, всего две комнаты, но каждая деталь в ней отражала душу поэта.
Главное место в квартире занимал письменный стол, стоявший у окна с видом на крыши соседних домов. Стол был старым, с глубокими царапинами и пятнами от чернил, но Лука любил его за крепкость и историю. На нём всегда лежал разбросанный хаос: черновики стихов, книги с заложенными страницами, чернильница и несколько перьев. В углу стола стояла керосиновая лампа, которую Лука зажигал ночью, когда вдохновение приходило в самый неожиданный момент.
Над столом висела полка, загромождённая книгами. Это были сборники сербской, русской и французской поэзии, а также старые тома с пожелтевшими страницами, найденные на книжных рынках. Среди них выделялись книги с автографами, которые Лука ценил больше всего.
Обои в комнате были выцветшими, местами потрескавшимися, как будто сама квартира отражала жизнь её хозяина – простую и немного грустную. Пол был деревянным, скрипучим, но чистым. Лука старался поддерживать порядок, насколько это было возможно, хотя кучки книг и бумаги постоянно находили себе место в самых неожиданных углах.
Единственный диван, покрытый старым клетчатым пледом, стоял напротив окна. Он служил Луке и кроватью, и местом для отдыха. Рядом с диваном стоял маленький столик, на котором всегда лежала его любимая керамическая кружка с трещиной на боку. Лука любил пить из неё крепкий турецкий кофе, который сам готовил на маленькой кухонной плите.
Окно было старым, с деревянной рамой, краска на которой облупилась от времени. Оно выходило на юг, и по утрам квартира наполнялась мягким светом, который Лука находил вдохновляющим. Вечерами же он смотрел на крыши, подсвеченные луной, и слушал шум города, который казался приглушённым на этой высоте.
Со временем Лука стал уединяться. Друзья начали избегать его, находя его стихи пугающими. Он всё больше времени проводил в своей крошечной квартире, где даже обои на стенах были исписаны черновиками и заметками. Он начал искать вдохновение в самых странных местах: на старых чердаках, в заброшенных домах, в разговорах с незнакомцами. Это было поиском музы, способной вдохновить его на великие строки.
Это случилось поздней осенью, когда Белград окутал туман, а воздух наполнился запахом прелой листвы и промозглого дождя. Лука возвращался домой после неудачного вечера в кафе, где читал свои стихи. Усталость и разочарование грызли его изнутри, и он медленно брёл по улицам Дорчола, задумчиво глядя под ноги.
Вдруг он услышал звук – лёгкий, едва уловимый, похожий на шорох крыльев или тихий смех. Обернувшись, Лука увидел её. Женщина стояла у фонаря, который, казалось, светил только ей одной. Она была в чёрном пальто, а волосы, чёрные как вороново крыло, свободно спадали на плечи. Её лицо было бледным, как лунный свет, а глаза сверкали странным, неземным блеском.
