Рената
Острые камни впиваются в наметившийся живот, мешая удобнее лечь и занять позицию. Но я лежу на твёрдой, угловатой поверхности, не обращая внимание на дискомфорт и тянущую боль из-за напряжения в пояснице. Руки уверенно удерживают приклад, глаз привычно сосредотачивается на шкале оптического прицела, сканируя горную местность и выискивая цель.
Расстояние до стойбища чуть больше двух километров, что позволяет мне остаться незамеченной и отслеживать его передвижение. Чёрная борода, топорщащая в разные стороны, колючие, близко посаженные, угольные глаза, выедающие взглядом нутро, неровный, глубокий шрам, перечёркивающий лицо от века до кадыка и змеёй уползающий в густую растительность, красно-белая тряпка, намотанная на лысый череп.
Бахрут. Это мерзкое имя вырезано у меня на спине, а в память навечно впечаталось всё, что он со мной делал. Их было семнадцать, но этого я оставила напоследок. Наблюдала, как он нервничал, теряя одного бойца за другим, бесился от беспомощности, не сумев вычислить снайпера, ссался кипятком, когда последний из отряда свалился мешком с дырой в глазнице.
После Бахрут бежал, заметая следы и уничтожая любого, кто мог выдать его конечный пункт. От страха за свою шкуру, он забился в горы, как последняя крыса, прикрываясь погонщиками овец. Наверное, ему казалось, что удалось слиться с нищими пастухами, но он не учёл самого главного – нельзя скрыть рожу убийцы и садиста.
Мне потребовалось полтора месяца, чтобы вычислить и устранить каждого лично. Больше, чем им, чтобы сломать меня и отнять самое дорогое. У них я пробыла шестнадцать дней, показавшихся десятилетием. Мне повезло – парни вытащили. Дрону нет. Ему отпилили голову на моих глазах, а потом заставили меня копать руками могилу и хоронить его.
Помню, как раскалившийся песок осыпался под моим весом, смешивался с кровью от содранных ладоней и ногтей, как от обезвоживания рыдала душа сухой солью, как от усталости я не могла выбраться из ямы, а те ублюдки ржали, плевали и давили тракторной подошвой на пальцы, стоило подползти к краю.
Знаете, что было хуже всего. Не побои, не унижения, не плевки и нескончаемое насилие. Каждый день бесчувственные звери раскапывали труп, насаживали тело на кол, а изуродованной головой играли в футбол на моих глазах. Вечером же я снова рыла и боялась сдохнуть, прежде чем его похороню.
– Люблю тебя, – прочитала по губам безмолвные слова Дрона перед тем, как…
Больно. До сих пор настолько больно, что невозможно дышать. Ощущение, будто в глотку залили расплавленную руду, и она стекает по гортани, несётся по венам, наполняет лёгкие, обволакивает сердце, выжигая внутренности и превращая их в золу. Станет ли легче? Сомневаюсь. Андрей был моей жизнью. Казнив его, они казнили и меня.
Был ли у него шанс? Ни одного. Я узнавала, когда Давид пристёгивал меня к лежаку в вертолёте и настраивал капельницу, протыкая потерявшие чувствительность вены. Требований о выкупе и об обмене не поступало, как и сведений, что нас взяли в плен. День-два, и меня постигла бы та же участь, не приди отряд, рискуя собой.
Мне уже было всё равно. Истерзанная, избитая, изнасилованная, с огромной дырой в груди, с ошмётками вместо сердца. Без воды, без еды. Днём гнила под палящим солнцем, не в состояние отогнать мух, облепивших засохшие следы крови и грязи, спускаемой на меня этими тварями, а ночью приходила в себя от холода и скулила от воспоминаний.
Кажется, я была близка к смерти, видела струящееся, серебристое свечение, слышала смех Дрона, его ласковый шёпот, зовущий меня. Нужно было всего лишь немного сил, оттолкнуться, оторваться от земли, оставить суету, боль, разочарование бренного мира и взлететь. К нему, к свету, к вечности…
