– Ребят! – в аудиторию влетел возбужденный Еремеев. – Я щас
тако-ое узнал!..
– Расскажешь после пары, – перебила его наша староста Круглова,
– у нас, вообще-то, семинар, и, в отличие от тебя, остальные к нему
готовились!
– Так пары не будет!
– Ага, заливай. Я видела Малинину утром, здесь она.
– Это ненадолго. Прямо сейчас ректор ее увольняет!
Увольняет? Я оторвалась от записей и удивленно взглянула на
Еремеева.
– С чего бы это? – заинтересованно спросила Завьялова.
– Уборщица застала, как Пан трахает Малинку в подсобке!
Мы шокированно замерли, не в силах поверить новости, а Еремеев
продолжал вываливать подробности:
– Малинка щас у ректора, он орет на нее так, что стекла
дребезжат! Так что можете забыть о семинаре, у нее теперь проблемы
поважнее, чем у нас семинары принимать!
– Брешешь! – восхищенно воскликнула Завьялова, подаваясь
вперед.
– Можешь сходить, послушать, – возмутился Еремеев, – там даже
через две двери все слышно!
– Ну, Пан, конечно, жжет, – хохотнул, вставая, Рыльцев, – не
успел из академа выйти, как уже преподшу натянул!
– А что теперь с ним будет? – продолжала допытываться первая
красавица потока.
– А что ему будет-то? Он же у нас «мажо-ор»!
– Думаете, его не выгонят?
– Да кто посмеет его из универа выпнуть? Учитывая, кто его
родители и кто его брат.
– А кто его брат? – не поняла Круглова.
– Ну ты тьма-а, – присвистнул Еремеев, – да под ним весь город
ходит.
Староста изумленно моргнула:
– Он что, бандит? – спросила она, понизив голос.
– Сейчас их так не называют, – Жаров снял очки и принялся
тщательно протирать стекла, – теперь они бизнесмены.
– У него свой ночной клуб, – добавил Еремеев, – а еще
автомастерские, несколько ресторанов и черт знает что еще.
Староста нахмурилась.
– Значит, кувыркались они оба, а отвечать только она будет? –
спросила недовольно. – И где справедливость?
– Хочешь – можешь восстановить ее самостоятельно, – предложил,
не моргнув и глазом Еремеев, – только завещание составь заранее,
если тебе есть, конечно, что завещать: конспекты там свои,
учебники, очочки.
Круглова бросила на Еремеева раздраженный взгляд.
– Слушайте, ну пятнадцать минут уже прошло, – бросив взгляд на
часы, сказал Рыльцев, – вы как хотите, а я сваливаю.
Староста поджала губы:
– Никто не уходит! Я пойду в деканат и все уточню.
– Эй, а студенческий закон? – вскинулся Рыльцев. – Ждем четверть
часа, и если препод не пришел, то уходим домой!
– У нас экзамен по генетике через две недели! – огрызнулась
Круглова. – И принимать его должна была Малинина! Что будем делать,
если ее сейчас уволят?
– Поставят кого-нибудь на замену, делов-то, – ответил Еремеев,
но уже в закрывшуюся за старостой дверь, – Игната того же.
Мое дыхание сбилось.
– Как по мне, уж лучше бы Пан Игната трахнул, – цыкнул Рыльцев,
– с Малинкой хоть договориться можно было, да и смотреть на нее
приятно, а с Игната чего возьмешь?
Я бессильно сжала кулаки. Как же мне сейчас хотелось дать
Рыльцеву пощечину и заставить его забрать свои слова обратно!
– Ух ты, гляди, как глазками засверкала! – заметил мое состояние
одногруппник. – Что такое, морковка, завидно стало? Хотела бы на
месте Малинки оказаться? Чтоб в подсобке под Паном стонать?
Я вспыхнула до корней волос. Несмотря на то, что в большом
городе я уже полгода, для меня все еще является дикостью то, с
какой легкостью молодежь моего возраста матерится и обсуждает
подобные темы. Для меня близость – это святое, следствие любви двух
людей, а то, как кощунственно ей предаются и к ней же относятся мои
однокурсники, заставляет меня сгорать от стыда и унижения. По этой
и по ряду других причин я так и не обзавелась друзьями в группе:
вот и сейчас никто из присутствующих даже не подумал о том, чтобы
осадить Рыльцева.
