Год спустя
Гудки. Долгие. Марина не любит
отвечать сразу, хотя все время таскает телефон с собой. Даже в
туалет его берет. Кажется, она вычитала в каком-то журнале, что
быстрый ответ на звонок делает ее в глазах мужчин легкодоступной
дешевкой. Бред, конечно!
Я выхожу на балкон и разглядываю
прохожих, чтобы убить время. Ну давай, Мариш, снимай трубку! Хватит
набивать себе цену. В конце концов, к чему эти манипуляции? К чему
так бестолково тратить мое драгоценное время? Его и так в обрез.
Вот прямо сейчас мне надо монтировать заставку для новых выпусков.
Я не могу доверить такое важное дело кому-то из парней. У Тохи руки
не тем концом вставлены, а Валера вообще у нас как с луны свалился,
он мне там цветочков каких-нибудь наляпает или сердечек с
пирожными. И плевать ему, что мой канал о путешествиях.
Гудки в динамике обрываются.
Механический голос сообщает, что абонент не может ответить на
звонок. Я чертыхаюсь и набираю Марине снова. Эта кукла явно не в
колодце сидит. Хотя, может, она на маникюре…
— Я тебя слушаю, Петров! — наконец
соизволит отозваться ее высочество.
— Доброе утро, солнышко, — я с
большим трудом загоняю собственное раздражение поглубже. — Как у
тебя дела? Как настроение?
— Нормально.
— Встретиться не хочешь?
— Зачем? Ты таки созрел до того,
чтобы сделать мне предложение? — голос Марины сочится иронией и
чем-то еще. Надеждой?
— Мариш, ну не начинай, — я
прохаживаюсь по балкону взад-вперед. — Мы же уже обсуждали этот
вопрос. Я вовсе не против на тебе жениться. Но не сейчас же! Сейчас
мне некогда всем этим заниматься. Вот годика через три-четыре…
— Петров, ты издеваешься? — Марина
мгновенно закипает. — Какие три-четыре годика, а? Я не могу больше
ждать, когда ты созреешь до семьи и детей. Я в загс седой и
сморщенной должна топать, что ли? Мне через четыре месяца двадцать
девять вообще-то.
— Солнышко, ну не я же виноват в
том, что ты такая старая, — глупая шутка вылетает у меня раньше,
чем я успеваю оценить ее уместность. Марина старше меня на два года
и терпеть не может, когда я об этом напоминаю. Ну что же… Слово не
воробей.
Марина с шумом выдыхает, а потом
цедит:
— Какая же ты сволочь, Петров!
Сволочь самая последняя.
— А вот это уже оскорбление! — почти
искренне возмущаюсь я. — Я точно не последняя сволочь. Я, минимум,
в первой двадцатке.
Она некоторое время сопит, а потом
начинает всхлипывать. Ненатурально, кстати.
— Марин, ну кончай дурить, — я
устало перекладывая айфон в другую руку. — Возвращайся! Тебе же
плохо без меня, я знаю.
— Да, плохо, — признает она, не
переставая демонстративно хлюпать носом. — Потому что, несмотря на
все твои закидоны, я тебя люблю.
Марина делает паузу, ожидая, что я
отзовусь на ее признание. Фу, блин! Как же меня достали эти
сантименты. Я делаю пару глубоких вдохов, а потом кое-как
выдавливаю из себя:
— Я тебя тоже, ага.
На радостях Марина даже что-то
роняет (ну не балую я ее признаниями, не балую), а потом зачем-то
снова включает училку:
— Любовь, Петров, должна быть не
только на словах. Ее доказывают поступками.
— И чего ты от меня ждешь? Завтрак в
постель я тебе регулярно приношу, когда дома бываю. Да и о всяких
годовщинах обычно не забываю.
— Мне бы хотелось более серьезных
поступков с твоей стороны.
— Серьезных поступков? — я невольно
заглядываюсь на блондиночку с глубоким декольте, в этот момент
проплывающую под моим балконом. — Серьезные поступки — это я могу.
Хочешь, куплю тебе какой-нибудь бриллиантик? Или, может, обновим
тебе гардероб?
Блондинка замечает мой интерес и
улыбается. Я, конечно, тоже улыбаюсь ей в ответ (мама учила меня
быть приветливым с людьми), а потом еще раз обвожу взглядом
блондинкины буфера. Как же все-таки круто жить на втором этаже!
Такие виды открываются!
