Предательство, может, кому и нравится, а предатели
ненавистны всем.
Мигель де Сервантес Сааведра.
Украина 1942 год.
В посёлке Рыбино Верхопрудского района захваченном немцами в
сорок втором году лето выдалось жарким и бесконечно долгим. Местные
жители, в основном женщины, и малые ребятишки редко ходили на реку,
и старались не попадаться на глаза фашистам. Сидели по домам, и
носа не показывали на улицу. Когда-то Рыбино было в числе передовых
колхозов района. Туда любили приезжать знаменитости из Киева и
Москвы, и устраивать концерты. Деревня росла и процветала, принося
не только огромный доход в казну государства, но ещё и строителям
светлого будущего - колхозникам. Когда прошла волна мобилизации,
бронь от призыва в Красную Армию почти не распространялась на
тружеников села, всех забрали на фронт, и все тяготы нелёгкой жизни
легли на плечи – женщин, стариков и детей. Техника, как и скотина,
были отправлены на передовую, и в первые дни войны Рыбино опустело,
и уютные дома, с резными заборами и ставнями, превратились в
печальные и заброшенные чёрно-белые фрески, как на старинных
музейных гравюрах.
Средняя школа стояла в гордом одиночестве, утопая в высокой
траве, и колючих кустарниках. Дерн и крапива доходили до пояса, и
редко кто из людей смог пройти к главному входу и не обжечься.
Гордо возвышаясь на высоком холме, среди гуляющих ветров, казалось,
что она смогла бы выдержать не одно попадание снаряда или бомбы.
Под прохудившейся крышей, гулял ветер, тревожа и пугая до смерти по
ночам ледяным воем единственного сторожа, Ивана Пихтова. Тот
ночевал в классе, среди уцелевших парт и стульев. Бывший
тракторист, до войны, по пьянке угробил колхозный трактор,
свалившись в канаву, за деревенским кладбищем, и потерял правую
ногу. Передвигаясь на костылях, любил самогон, и играть на
гармошке, под пьяную лавочку. Охранять особо в школе было нечего,
но Иван уговорил директора, Ольгу Олеговну Разину, оставить его при
школе. И та согласилась, в душе понимая, что лучше согласиться, чем
ежедневно выслушивать жалобные стоны Ивана, о неудавшейся жизни.
Жена от него ушла, Иван жил один, на другом конце села.
Построенная более ста лет назад, с могучими, метровыми стенами,
маленькими окнами, и покатой крышей, школа была гордостью всего
села, и когда-то, шумные компании весёлых мальчишек и девчонок, на
субботники мастерили из камней и досок цветочные клумбы, сажали
деревья, и рисовали мелками на задней стене здания настоящие
картины. Узкий, длинный забор закрывал отвесный обрыв, но разве это
могло остановить мальчишек? Они выламывали доски и прыгали с обрыва
вниз, к реке, и купались до поздней ночи. На заднем дворе школы
росли кусты сирени и рябина. Голубая краска на стенах здания
облупилась, навес покосился, словно после тяжелого ранения солдат
на поле боя, и скрип дверей, заунывный и протяжный напоминал вой
брошенной на произвол судьбы в лесу собаки.
Ольга Олеговна почти каждый день приходила в школу. Больше по
привычке, чем для проведения школьных собраний и уроков. С началом
войны школьные классы опустели, из ста пятидесяти учеников,
осталось всего десять. И тех не всегда пускали родители на занятия.
Боялись. И как все советские люди ждали окончания войны. Учителя
покинули деревню в июле сорок первого, и директор приняла решение
остановить сам процесс обучения, в связи с отсутствием, как
учителей, так и учеников.
В свои тридцать пять лет Ольга Олеговна выглядела более чем
привлекательно. Стараясь скрыть огромные до неприличия, выпирающие
груди, под пиджаком серого цвета, она критично смотрела на себя в
зеркало, и краешком тонких губ улыбалась. Темно-синяя юбка
стягивала упругие ягодицы, и как не старалась женщина одеваться
скромнее, и не вызывать завистливые, полные похоти взгляды немцев,
ей это не удавалось. И чувствуя до обжигающей боли в спине, мужское
внимание, с быстрого шага, переходила на бег, сбивая носки ещё
совсем новеньких туфель. Её улыбка напоминала древнюю картину,
неизвестного художника, потемневшую от времени, с белёсыми пятнами
от солнечных лучей, и незаметным для глаз лаком. Крестьянка, на
фоне огромного, бескрайнего поля, после сенокоса. Уставшая, средних
лет, с карими глазами, длинной косой, до поясницы, непомерно
гордая, независимая, которая смотрит с грустью в голубую даль,
вытирая ладонью со лба капли пота. С крохотными искорками надежды и
любви. И не беда, что рано родила, жизнь в селе трудна и
однообразна, нет. Не это главное. В ней скрывалось то, что успел
запечатлеть на холсте художник. Поймать момент истины, точку росы.
Былинная красота, величие, широта русской души, с лёгким привкусом
очарования и безмятежности.
