Графиня Елизавета Петровна Протасова,
— камер-фрейлина, Ваше Превосходительство, кавалерственная дама и
миллионщица, — решила писать завещание. Давно уже пора, заметил ей
братец. Шестьдесят девять лет — не шутка. А как дойдет до дележа
наследства, так и передерутся родственники. Родни-то много, каждый
почитает себя ближайшим, хотя, может, за всю жизнь раза два всего и
виделись. Деньги, опять же, каждому нужны… Как же в нынешнем мире
да без денег? Братец Петр, которому едва сравнялось пятьдесят
четыре, сам человек был богатый, жил, как и Елизавета Петровна, в
столице, оттого и был самый близкий и любимый родственник. И
племянник, сын Петра, Владимир, которому было только двадцать
четыре года, был любимым племянником. Но кроме братца Петра да
племянника имелась и еще родня. А как же? Род Протасовых и род
Воейковых (Елизавета Петровна урожденная была Воейкова) —
старинные, обширные, как не быть большой родне? Потому братец Петр
и советовал писать завещание, да не мешкая. Но к делу такому
надобно подойти было со всею ответственностью, дабы кого надо
оделить и не обидеть, а иных и оставить с носом.
Пока Елизавета Петровна сидит в своем
покойном кабинете и рассуждает, кому и как станет завещать она свои
средства, обратимся вкратце к истории ее семейства.
Отец Елизаветы Петровны, дворянин
Петр Игнатьевич Воейков, в 1748 году женился на дворянке же Анне
Столбовой, дочери полного генерала от инфантерии. Детей они прижили
троих: старшую дочь Елизавету, как раз именно ту, что намеревалась
нынче писать завещание, другую дочь — Анну, и младшего сына —
Петра. Старый Воейков был человек богатый, владел более чем двумя
тысячами душ, доход имел огромный, земли выслужил от казны немалые.
Да и за женой взял сто тысяч приданого и пятьсот душ с
деревеньками. Чин на себе Петр Игнатьевич имел гофмаршальский и
жизнь свою провёл при дворе.
Служа, Петр Игнатьевич выдал дочерей
своих замуж. Старшую — Елизавету, которой тогда сравнялось двадцать
девять лет, служившую фрейлиной императрицы, за графа Протасова,
генерал-майора с тремястами тысячами дохода и богатыми именьями в
Полтавской губернии. А меньшую шестнадцатилетнюю Анну — за Григория
Олсуфьева, потомка старинного рода дворянского, в свои восемнадцать
лет имевшего уж чин коллежского секретаря.
Каждой дочери Петр Игнатьевич
определил богатое тысячное приданое, однако большую часть
состояния, как и водится, закрепил за сыном Петром.
Сын этот — Петр Петрович — дослужился
до статского советника, ибо к чинам никогда не стремился и карьер
делать не желал и в отставку вышел довольно рано. Женился он на
небогатой дворянке Дарье Матвеевне Буниной, с которой в мире и
согласии жил до сей поры. Вообще, Петр Петрович был человек
состоятельный и предобрый, каким сделался и сын его — Владимир.
У самой графини Елизаветы Петровны
детей не было. А вот у сестры ее Анны были дочь и сын, Ксения и
Павел, который был младше своей сестры на восемь лет.
Ксения была смолоду девицей важной и
заносчивой. Мужа ей нашли под стать — князя Александра Вяземского,
человека богатого, рода знатного. Блестящая жизнь, что вели
супруги, быстро разорила их, ибо гонору им было не занимать стать,
а вот как состояние свое приумножить, ни Ксения, ни Александр не
разумели. Прижили они троих детей — сына Евгения, которому теперь
было уж двадцать три года, да дочерей Анну и Юлию, которые обе были
моложе брата. Семейство Вяземских принуждено было покинуть столицу
еще лет пятнадцать тому назад и обосноваться в провинции. В деревню
ехать им не хотелось, и они положили, что лучше жить в
провинциальном, но городе, чем хотя и в собственной, но
деревне.
Брат Ксении Павел был человек совсем
другого склада. Романтический, порывистый, с сестрой он не дружил.
Ксения не могла простить брату его слишком пренебрежительного
отношения к той вещи, к которой сама относилась весьма трепетно, а
именно к чести дворянской, или, лучше сказать, к дворянской спеси и
гонорливости.
