Аннотация к книге "Близость оборотня "
— Я найду, — глухо сказал он и нагнулся к моему уху, прошептал с
рычащими нотками: — найду твоего сына. Но ты…
Мужчина облизнул ушную раковину шершавым языком, и перед моими
глазами вспыхнули искры. Он втянул воздух носом и прорычал:
— Но за это ты придешь ко мне ночью. Одна. Скажи, что согласна, —
он надавил большим пальцем на кожу под ключицей, будто ставя точку
в этом разговоре. — Наденешь то платье…и придешь…
— Согласна, — пролепетала едва слышно, но ему этого было
достаточно...
***
Жарко. Пот струится по спине, тонкий трикотаж футболки прилипает
к телу, хочется стянуть одежду и бросить ее подальше, будто бы это
спасет от южного дикого солнца. Оно словно выжигает татуировки на
нашей коже, плавит мозг внутри черепной коробки и хочет проверить
нас на выносливость. Ты точно уверена, что идешь туда, куда
тебе нужно, Одамин?
Уверена! Мне больше некуда идти, и потому твердо иду по
утоптанной тропе, разрезающей бескрайнее поле колкой пшеницы. Не
просто иду, а еще и держу спину прямой, не показывая, что устала,
что обессилела, что еще миг – и упаду на колени в землю.
Потому что за мной плетется, шмыгая носом и иногда отмахиваясь
тонкой тростинкой от мух, сын. Он шагает молча, как всегда молча, и
последний час смотрит только вперед. Мой маленький, мой большой
Энк. Для пятилетнего мужчины он проделал немалый путь, и за все это
время не плакал, не растирал слезы по бледному личику, не подвывал
от усталости.
— Энк, теперь твоя очередь идти впереди! — перекладываю тяжелую
сумку из одной руки в другую и пропускаю малыша вперед.
Он, насупившись, подтягивает штанишки и в два прыжка обгоняет
меня. Я же дую на скрюченные красные пальцы с отпечатками ручек от
сумки, покрытые волдырями, готовыми взорваться от любого
воздействия, сгибаю руку в локте, утираю лицо.
Три часа дня. Самое пекло. Ужасающее, страшное пекло, а я веду
своего маленького сына по открытому полю, чтобы скорее добраться до
дома и не застать темноту. Вот нет на меня бабушки, чтобы отругать,
погрозить пальцем.
Но никто уже не может ни погрозить, ни отругать – бабушки нет уж
лет семь как. Прищуриваюсь, смотрю на солнце. Тебе меня не сломить,
не сбить с пути. У меня он только один и остался – путь вперед,
подальше от ужаса и крови, предательства и боли. И никакое солнце
меня не остановит.
— Ничего – ничего, Энк, мы уже скоро, осталось совсем
немного!
Бодрюсь, а что еще остается?
Спустя два часа мы выходим, наконец, с поля. Отряхиваю кеды,
натягиваю плотнее бейсболку на мокрую от пота голову, достаю
бутылку противно-теплой воды и сначала даю напиться Энку. Ни слова
не говорю, когда он проливает почти половину бутыля на землю, не
удержав в слабеньких ручках емкость. Только закручиваю бутылку
плотнее, чтобы не разлить остатки и прячу ее в сумку, подальше –
чтобы не залить в себя остатки живительной, манящей влаги.
Энк садится на землю, и я рядом с ним. Жара не спадает, солнце
даже не думает спрятаться, и мне кажется, что я чувствую легкое
головокружение, уже чудится какой-то шум. Жужжание увеличивается,
разрастается, заполоняет безоблачное голубое небо, и уже через
минуту Энк вскидывает голову и смотрит в конец дороги.
Из-за поворота появляется причина шума – старый потрепанный
зеленый пикап.
— Приветствую! — в окошке появляется бородатое лицо, стоит
автомобилю притормозить перед нами. Легкая и очень красивая седина
на лице мужчины оттеняется красной банданой с какими-то белыми
символами, возможно, костями. — Далеко идете?
Я тут же вскакиваю на ноги и встаю перед сыном, закрывая Энка от
чересчур внимательного взгляда незнакомца. Мужчина кивает мне,
прикрыв глаза, будто пытаясь спрятать блеск в умных темных
глазах.
