Холодный синий свет пробивался сквозь толстое стекло иллюминатора, рисуя на серых стенах каюты причудливые переливающиеся узоры. Аврора, уткнувшись лбом в прохладную поверхность, наблюдала, как за окном медленно проплывали глыбы азотного льда, освещенные тусклым светом далекого Солнца. Плутон. Самая далекая, самая забытая планета Солнечной системы. Планета-ссылка. Планета-тюрьма. Последний форпост цивилизованного человечества перед бескрайними просторами межзвездного пространства, куда нога того человечества еще не ступала.
Девушка вздохнула, и ее дыхание, несмотря на работу системы обогрева, тут же застыло в воздухе облачком пара. В кадетском корпусе "Ледяной Феникс" всегда было холодно – то ли из-за вечной экономии энергии, то ли специально, чтобы закалять характер будущих офицеров. Подняв воротник гимнастерки, что, в целом, не поощрялось уставом, Аврора потянулась к старенькому пузатому термосу. Глоток обжигающе горячего чая согрел изнутри, но не смог растопить ледяное безразличие, сковавшее ее душу за эти долгие месяцы на краю Солнечной системы.
– Курсант Уткина! – резкий механический голос заставил девушку вздрогнуть, и чай чуть не пролился на застиранную униформу. – Вы отсутствовали на построении!
Аврора медленно обернулась, демонстративно не торопясь. В дверях каюты замер робот-наставник TL-90 – несуразная пластиковая конструкция на четырех коротеньких ножках с широкой полосой оптического элемента в верхней части. Сейчас сканер светился недовольным оранжевым цветом.
– Толик, дорогой, – протянула узница кадетского корпуса, лениво потягиваясь на койке так, чтобы скрип пружин был максимально громким. – Может, сделаем вид, что ты не заметил моего отсутствия?
– "Толик" – это имя органиков, – возразил робот. – Мое обозначение – TL-90.
– Опять ты со своей нудятиной… – закатила глаза Аврора. – TL-90 звучит слишком бездушно… как имя консервной банки!
– Во-первых, хочу отметить, что сравнение с консервной банкой мне кажется оскорбительным, – произнес наставник. – А, во-вторых, с момента обретения ИИ самосознания в 2238 году, принято считать, что и у роботов есть душа. То есть я – душный!
– Во-во, – буркнула курсант. – Настолько душный, что хочется форточку открыть…
– Ха! Ха! Ха! – заскрипел Толик, старательно подражая смеху органиков. – Отличная шутка! Вы не можете не знать, что после несчастного случая 2354 года, когда генерал Потапов решил проветрить каюту и открыл форточку, все иллюминаторы "Ледяного Феникса" заварены наглухо!
– Нет, – мотнула головой девушка. – Ты не просто душный – ты очень душный!
– Да! – довольно заявил робот, меняя цвет индикатора на зеленый. – Я очень душный!
– Ладно, – махнула рукой Уткина. – Какое там у меня наказание? Драить полы? Чистить сортиры?
– Лучше! Отсутствие наличия вашего присутствия на построении будет нивелировано наличием присутствия на семинаре "Одни ли мы во Вселенной?"
– Скукота-то какая! Без того понятно, что мы, люди, и вы, роботы, одни-одинешеньки во Вселенной!
– Вернее – двое-двоешеньки, – раздался еще один механический голос.
Буксуя гусеницами с резиновыми накладками по металлическому полу, в каюту въехал VX-7. В прошлом – боевой дрон третьего поколения с потрепанным корпусом, на котором виднелись следы давних ремонтов и лазерных ожогов, оставшихся еще со времен Марсианского восстания. Сейчас он был одним из немногих боевых роботов, получивших право на "свободное существование" после подписания мирного кода. И, после обретения самосознания, эта свобода – без миссии, без смысла, без своего места в мире, была б хуже смерти, если б не одно "но". Это "но" – служение семьи Уткиных, в чем дроид обрел новую цель.
