— Аль, протри бокалы. — Второпях вручает мне коробку мама. — И
на стол их сразу…
— Диля, давай скорей! — уже в пятый раз недовольно кричит папа,
ожидающий ее в машине.
— Так, все, морковка, я побежала! — Целует меня в макушку, а
потом в манере «злой феи» грозит пальцем: — Смотри, чтобы тут
порядок был.
Я едва держусь, чтобы не закатить глаза, но вместо этого,
придерживая коробку, поднимаюсь на носочки и чмокаю ее в щеку.
— Все будет в порядке, не переживай!
— Господи, как вот вас оставлять? — Мама, которая, как обычно,
не может обойтись без сантиментов, обнимает меня, шмыгая носом. —
Будьте умничками. За старшеньким приглядывай, знаешь ведь, какой он
у нас…
— Диля! — выкрикивает папа, уже кипя от нетерпения, но мама,
даже не глядя в его сторону, отмахивается, вызывая у меня улыбку,
которая в следующее мгновение угасает.
— Детка, я не знаю, говорил ли тебе Паша, — мама мнется, из-за
чего у меня появляется нехорошее предчувствие, — в общем, Хаким
вернулся.
Что-то ломается в моей груди, но я панически быстро заглушаю
этот звук собственным голосом:
— А мне-то что, — вылетает слишком резкий ответ, и я тут же
делаю спасительный вдох, чувствуя, как внутри все падает и катится
в тартарары. Хочется исчезнуть оттого, что сдала себя с потрохами
всего лишь одним предложением. Ну а что я могу поделать, когда от
одного проклятого имени дышать становится трудно? И, конечно же, от
мамы не ускользает моя реакция.
Погладив меня по щеке, она лишь обреченно вздыхает и добавляет
шепотом:
— Придет сегодня поздравить старого друга.
Не в силах смотреть маме в лицо, отворачиваюсь и ставлю коробку
с бокалами на стол, боясь, что дрожащие руки подведут и я уроню все
на землю.
Даю себе секундную передышку, а затем, прикусив изнутри щеку,
поворачиваюсь к родительнице.
— Не понимаю, зачем ты мне все это говоришь, — очень стараюсь,
чтобы голос звучал ровно. — Это Пашин праздник, он может звать кого
угодно.
Какая же я лгунья.
И мама знает об этом лучше, чем кто-либо.
Смотрит на меня с теплотой во взгляде и в то же время
безнадежно. Помнит ведь, как молилась Богу, стоя на коленях возле
рыдающей дочери. И я помню. Хотя все бы отдала, чтобы забыть. И его
в том числе.
— Просто предупредила. Знаю ведь, как ты…
— Мама, — обрываю ее и заставляю себя улыбнуться. — Я была
маленькой и глупой девочкой. Все изменилось. Прошло пять лет. И с
той семьей меня больше ничего не связывает.
Ей приходится поверить мне и ответить на мою улыбку
понимающим:
— Дай-то бог, милая. — Мама нежно целует меня в лоб и вдруг
громко взвизгивает, пугая меня, прежде чем я понимаю, что
происходит.
— Невыносимая женщина, — возмущается папа, подкидывая лежащую на
его плече маму и заставляя ее громко ахнуть. — Мы уехали, — отец
подмигивает мне, а уже в следующую секунду направляется к машине,
пока мама пытается оказать сопротивление, возмущенно колотя его по
спине. Но он с легкостью запихивает ее в такси и на прощание
посылает мне воздушный поцелуй.
— Удачного вам полета. Напишите, как доберетесь! — выкрикиваю и
тоже отправляю ему поцелуй, не в силах скрыть широкую улыбку и
мечтая о том, чтобы мне достался такой же мужчина, какой и моей
маме.
Подцепив коробку с фужерами, я уже собираюсь направиться в
беседку, как вздрагиваю от…
— Тридцать лет вместе, а ведут себя как дети, — раздается
откуда-то сбоку ворчание брата, а потом показывается и сам Пашка.
Обнимает меня, закинув руку на мое плечо.
— Завидуешь? — поднимаю голову, смотрю на него и вижу, как он
закатывает глаза, фыркая в ответ:
— Рано мне еще завидовать.
— Ну да, тридцать — не повод остепениться.
— Молчи, мелкая. — Брат забирает из моих рук коробку с фужерами.
— Сейчас Хаким ненадолго заедет. Кофе нам сделаешь?
