Земля не остановилась. Всё так же лениво брехал бродячий пёс на
улице, шевелилась от сквозняка шторка, а Илюшка сидящий в детском
стульчике мерно стучал пластиковой ложкой по игрушке. Всё было так
же и одновременно необратимо иначе. Просто в один момент вдруг
оказалось, что я не нужна своему мужчине. Это было бы даже смешно…
если бы не было так грустно.
- Уходи, - сказал он и пожал плечами, стремясь показать
насколько ему все равно. – Я не буду тебя держать. Только…
- Только? – жадно переспросила я.
- Только ты без меня не сможешь. Ты не справишься.
И посмотрел на меня. Глаза в глаза. Его синие. Мои карие –
обычные. В его глазах плавало небо. Бескрайний океан. Когда-то мне
казалось, что в них можно утонуть. А теперь смотрит на меня, а в
его глазах… скука. Ему скучен этот разговор.
И мне хочется кричать. Хочется топать ногами, сбрасывать со стен
наши фотографии в золоченых рамках, хочется сделать что-нибудь
ужасное. Но я молчу. Я слишком горда. А ещё я боюсь испугать своего
ребёнка, он слишком мал для гадостей этого мира. Я – его щит.
- Я сильнее, чем тебе кажется, - ответила я.
А он… рассмеялся. Закурил. Синий дымок расплылся в воздухе
полупрозрачным кружевом, переливающимся на свету. Я многое запомню
из этого дня – всякую ерунду. И его смех. И горький дым. А Илюшка
заплакал… Ребёнок плачет, ему наскучила его игрушка, а я стою и
смотрю на его отца. Хочется в последний раз коснуться его щеки
рукой. Провести пальцем по губам. Коснуться век, принуждая глаза
закрыться. Так хочется, что руки сводит. Я иду на кухню и вынимаю
Илюшку из стульчика. Главное – занять руки.
- Ты гордая, - сказал он, вроде бы даже с печалью. – Идеалистка.
Глупая.
- Уходи сейчас, - попросила я. – Только…
- Только?
- Я никогда не вернусь.
Он остановился у дверей, обернулся. Какой же он красивый, мой
бывший мужчина! И мне бы хотелось сказать, что я жалею обо всем что
было, но тогда бы я солгала. Приди он, позови, возьми меня за руку,
я пошла бы за ним даже зная, что через несколько лет все закончится
бессмысленным разговором в холодной квартире.
- Я знаю, - мягко улыбнулся он.
И он ушёл, мужчина, от которого я родила сына. Я метнулась к
окну и смотрела, в его спину до тех пор, пока он не скрылся за
углом соседнего дома. Отстранённо подумала – вот сейчас можно
и заплакать. Никто не увидит. Просто обниму Илюшку и мы
поплачем вместе. Но… слез не было. Ярость была, а слез нет. Глухая
такая ярость, беспомощная. Когда нужно что-то делать, а ты не
знаешь что.
Илюшка дёрнул меня за ворот рубашки. Сейчас моему сыну восемь
месяцев, молоко пропало ещё пару месяцев назад, но привычка лезть
под одежду осталась, не отучить никак. Я развела смесь. Илюшка
сосредоточенно сопя сосал, а я думала, как быть дальше. Он прав. Я
слишком глупа. Мне нельзя оставаться здесь, в этой съёмной
квартире, которая так и не сумела стать мне домом, даже пытаться не
стала. Сюда он вернётся, а я… не выдержу ещё одной встречи. Нужно
уходить.
- Поедем к дедушке, - сказала я спящему уже ребёнку.
Сколько я смогу унести? Немного. Значит буду брать только самое
необходимое. Детские вещи, любимую игрушку, бутылочку, подгузники,
смесь… На тумбочке возле двери лежит стопка денег. Когда он успел
их оставить? Я идеалистка, да. Я их не взяла, а рядом с ними
положила свое обручальное кольцо – рвать так с концами. Зато взяла
одну из фотографий. Свадебную… Гордая, глупая…
Спящий Илюшка оттягивает руки. Рюкзак тяжёл, несмотря на то, что
я взяла лишь самое необходимое. Мне бы коляску, но толкать коляску
по подтаявшему мартовскому снегу это подвиг, который мне не по
силам. Ноги вязнут, моросит дождик, прижимаю ребёнка к себе и
наконец плачу, а дождь и подступившая темнота скрывают мои слезы. Я
думаю о папе. Я знаю, что он скажет. «Я же говорил». И прав будет –
говорил. Но… идти больше некуда.
