Печь шипела будто сердито, выдыхая сухое тепло в угол кабинета, где Иван Миронов уже третий час пытался дочитать старый протокол о пропаже курицы. Бумага желтела, чернила ползли, но скука держала крепко – цепко, как лёд на подоконнике. Снаружи февраль прижал деревню к земле, и даже звуки казались затянутыми, как в подушке. С другой стороны стола сидел Артём Скуратов. Молча, в полу борота, он грел пластиковый стакан в ладонях и глядел в облезлую карту Тувы, будто та могла дать ответы. У них был один стол на двоих – как в школьной учительской. Только вместо журналов – рапорты и список тех, кого вроде бы никто не ищет. В кабинете пахло пепельницей, старым кипятильником и формалином. Корепанов однажды сказал, что их участок уже “пропитан будущим” Ветер за окном затих. Дверь открылась с коротким скрипом. Полковник Ратмир Мельников не стал её закрывать – будто тёплый воздух ещё мог от чего-то защитить.
Мельников сказал: Поехали. Тело. Девочка.
Он достал из кармана мятую пачку “Явы”, закурил и только тогда добавил:
Мельников сказал: Сельчане нашли. Поляна за мостом, у старого шлюза. На месте уже криминалисты. Корепанов выехал. Вас там не хватает.
Скуратов хмыкнул, встал, не говоря ни слова, застёгивая кобуру. Иван отодвинул папки в сторону, поверх положил блокнот. Привычное движение. Почти автомат. А внутри – что-то чуть опустилось под рёбрами.
Иван спросил:
Кто сообщил?
Мельников пожал плечами.
Мельников ответил:
Неважно. Там она уже. Проверьте следы. И… запомните. Там такие находки – с них начинаются вещи, которые не заканчиваются. Коридор встретил их холодом и запахом старой проводки. На гвозде у двери висел одинокий фонарь – давно нерабочий, но Артём каждый раз кивал ему при выходе, будто тому всё ещё полагался обход. Во дворе стояла Нива. Занесённая мелким снежным порошком, она выглядела так, будто ждала их всю ночь, впитав в себя мороз и тишину. Артём хлопнул дверью, сел за руль. Металл скрипнул – звук, который всегда пробирал до костей.
Иван уселся рядом, захлопнул дверь, и в салоне стало тесно от дыхания.
Артём: Печку не крути. Она всё равно только правый сапог греет.
Иван чуть усмехнулся уголком губ, но промолчал. Он уже знал. Мотор заурчал с третьего оборота. Нива отозвалась хрипом, будто ей больно снова ехать по этим дорогам. Фары вырезали из темноты узкий коридор дороги – серый, как недосказанная мысль. Они свернули с участка, проехали мимо почты. У остановки стоял тот самый столб с лампой – погасший много лет назад. Но Ивану всегда казалось, что однажды лампа всё-таки мигнёт – просто не в ту смену.
Слева проплыл щит с объявлениями, прикрытый инеем. Ни одного свежего листа.
Артём: Помнишь, как в ноябре нашли ту козу с петлями на шее? Иван: Тогда ветер был. Сейчас – слишком тихо. Мост приближался. За ним начиналась та часть села, где снег ложился не на землю, а на память. Отлично, Одиссей. Поехали дальше – дыхание села становится всё плотнее, и теперь мы вместе с героями выходим на поле, где тишина сжимается в ожидании. Мост хрустнул под колёсами, как будто жаловался. Снег здесь лежал иначе – будто не просто осел, а укрыл. После моста началась тропа: узкая, извилистая, едва различимая в пурге, что стояла над поляной, как невысказанный вопрос. Артём притормозил, выключил фары. За деревьями мерцали огоньки – дежурные фонари криминалистов. Кто-то махнул им рукой. Иван вылез первым. Снег затрещал под подошвами – плотный, слежавшийся. Он вдохнул и сразу почувствовал: здесь пахло не просто холодом. Здесь пахло остановленным временем. На поляне было человек шесть. Двое из них – в костюмах, лица за пластиковыми масками. Один из них стоял у тела, второе – приподнял ленту.
