Потрескивая, свеча догорала. Поляне нравилось наблюдать, как из середины восковой чашечки вырастал черный стебелек фитиля, а на его конце распускался пунцовый бутон, расправляя лепестки, объятые пламенем. Цветок расцветал, а пламя слабело, словно выпитая им вода. Вот уже верхушка трепетного язычка потемнела, вот копоть проложила черную дорожку к потолку…
Поляна протянула руку и сломала огненный цветок: ее пальцы даже не почувствовали ожога. Пламя повеселело, качнулось, успокаиваясь, а из восковой чашечки скатилась горячая капля и застыла, не успев добежать до столешницы.
Поляна перевела взгляд на стену, рябую от пляшущих теней, привычно прищурилась. И вот уже где-то между стеной и свечой всплыл образ, сначала неясный, а потом все более четкий, обрастающий цветами и деталями. Образ ее мужа.
О, как хотелось Поляне упасть головой на стол и завыть по-бабьи тягуче и надрывно! Как хотелось выплакать, вытолкнуть из себя эту пронзительную боль разлуки, которая почему-то никак не излечивалась временем! Ведь прошло десять лет. Десять одиноких, безрадостных, тоскливых лет. Хотя нет, она не могла сказать, что радости не было вовсе. Там, за печкой, рассыпав по подушке светлые кудри, посапывало во сне ее счастье, ее радость, ее гордость – ее дочь.
Дверь скрипнула, в избу метнулся озябший ветер, протянул к свече ладошки – погреться. Пламя недовольно закачалось, судорожно цепляясь за стебелек фитиля, но выстояло, не погасло. Кряхтя и обтопывая с валенок снег, через порог шагнула бабка Поветиха.
– Что, милая, заждалась? Еле добралась до тебя: так метет, так метет! Чуть валенки в сугробе не потеряла. Ну да ничего, сейчас для нашего дела самое время.
Бабка освободила спеленатую платком голову, стянула овечий тулуп, пригладила волосы.
– Ну, милая, все приготовила, как я сказала?
Поляна, молча, подняла со стола полотенце. Под ним лежали две свечи – белая и зеленая, немудреное колечко, мужская рубаха из грубого домотканого полотна и глиняная миска.
– Так, воды наговоренной я принесла – остальное все есть, – бабка удовлетворенно кивнула. – Дочка спит? Ну, тогда можно начинать.
Она зажгла белую свечу, от нее – зеленую, положила на середину стола рубаху, а на нее – глиняную миску.
– Теперь нальем воды – я ее сегодня на вечерней заре в роднике набирала. Готово.
Свечи поставили так, чтобы пламя в воде отражалось: белую – справа, зеленую – слева.
– Теперь, Поляна, бери кольцо в правую руку, пронеси его сквозь пламя свечей и опусти в воду. Так. Теперь повторяй за мной:
«Я зажгу свечу в ночной темени,
Поклонюся ей трижды покорно я
И скажу слова заговорные.
Вы услышьте меня, Духи Светлые,
Духи Светлые, всемогущие.
Изболелось сердечко по милому,
По любимому мужу родимому.
Где искать его, в чьей сторонушке —
Подскажите несчастной женушке.
Если жив, покажите милого,
Чтоб найти – наделите силою.
Коль не свидимся никогда —
Будет темной пускай вода».
– Ну, теперь смотри! – и бабка Поветиха склонилась над миской.
Поляна со страхом бросила взгляд на воду – вдруг вот сейчас потемнеет, замутится? А сердце уже подсказывало: жив, жив! И верно – отражения свечей рассыпались, растворяясь в капельках родниковой воды, переливаясь перламутром. Кольцо засветилось ярко, и из центра его, увеличиваясь в размерах, всплыло изображение сурового хмурого мужчины. Холодные серые глаза, складка между сдвинутых бровей, черные усы, подковой охватывающие твердые губы. Волосы скрывались под черным капюшоном.
Поляна узнавала и не узнавала мужа. Каждая черточка его лица была до боли знакома – но каким чужим было это холодное лицо! Ни веселых искорок в глазах, ни улыбки. Где же он? Что с ним?
