Давай друг друга
отпустим,
Как птиц отпускают из
клетки,
Дверцу открыл и … пусто,
Только качнулись ветки…
Тамара Шульга. (1949-2014),
БАМовская поэтесса
12.05.79 газета
«Авангард»
Ещё ноябрь. Но столбик термометра
упорно приближался к отметке минус тридцать. Ещё не поздно, всего
начало седьмого вечера, но за окном уже расправил свои крылья
сиреневый вечер.
В коридорах стоит спокойная тишина.
Почти все ушли домой. Только в одном кабинете горит приглушённый
свет.
За длинным столом прямо по центру,
подогнув под себя одну ногу, сидит женщина. Вернее, она нависла над
разложенными в беспорядке листами бумаги, грызёт карандаш, которым
время от времени что-то чиркает.
Внезапно отворяется дверь, и яркий
свет коридора нагло врывается и разрезает полутень. На его фоне
появляется тёмный мужской силуэт.
– Между прочим, я женился, чтобы
жена меня дома ждала с пирогами и компотами. – говорит он. Но в его
голосе нет раздражения.
– Видели очи, что хапали, – отвечает
ему женщина, не отрывая глаз от бумаг. – Колчак, можешь
отправляться домой и начать подготовку к встрече супруги. Так и
быть, от пирогов я тебя освобождаю, а вот от… – наконец, она
поднимает глаза и смотрит на него.
– Понял. – мужчина широко улыбается,
но не уходит, а, наоборот, делает шаг вперёд, закрывает за собой
дверь. Кабинет снова погружается в интимный полумрак.
– Коровкин, ты старый пошляк.
Господи, и за какие такие грехи мне на старости лет достался такой
неугомонный мерин, – деланно вздыхает женщина.
А у самой душа замирает и медленно
опускается туда, откуда начало берёт сама жизнь. Там она, то есть
эта самая душа, скручивается тугой пульсирующей спиралью. Пальцы на
ногах невольно подгибаются. Женщина сожалеет, что она не босиком.
Модные сапоги не дают свободы движений. Непроизвольно она опускает
ногу, на которой сидела, крепко сводит бёдра, напрягает ягодицы,
отчего пульсация увеличивается.
Мужчина ленивой грацией подходит к
женщине. Она следит за ним глазами, насколько это возможно. Но вот
его рука скользит по плечу, широкая горячая ладонь обхватывает
полушарие.
Пульсация становится невыносимо
сильной.
– Василий Петрович, – стонет она, –
вообще-то, я на работе.
– Тем интереснее, – его губы совсем
рядом. Его аромат действует на неё сильнее афродизиака. Ей хочется
откинуться назад, но дух противоречия заставляет её сжаться
сильнее. – Свинка-Маринка, я целый день мечтал о тебе, – выдыхает
он ей в макушку.
Она поворачивает голову, прикрывает
глаза. Он поглаживает языком её губы, выдыхает в рот: «Сейчас и
здесь».
«Увидят», – шепчет она между
поцелуями, прогибаясь в пояснице и опираясь на спинку стула.
«Пусть завидуют», – отвечает он и
вторгается в её рот своим языком, давая понять, что разговоры
окончены.
Его руки ласкают тело. Она сама не
замечает, как поворачивается к нему корпусом, как облегчённо
вздыхает, когда ничто больше не давит на талию.
Его пальцы проникают под кромку
плавок, дразня и лаская. А ей уже хочется, чтобы он заполнил её. Но
он не торопится. Он прижимает её к себе, и ей в живот упирается
твёрдый словно стальной бугор. А он тем временем сжимает с силой её
ягодицы.
«Бумаги, только не на бумаги», –
стонет она, расстёгивая ремень на его брюках. Скользит молния
ширинки. Её рука ныряет в расщелину. Она находит то, что скрыто под
нежной словно бархатной кожей. Обнимает и начинает тихонько
манипулировать.
– Марина, кончу прямо себе в штаны,
– скрипит он.
– Вот и узнаешь, какого это в сыром
ходить, – не остаётся она в долгу, но тут же вскрикивает и
закусывает губу.
Он сам расстёгивает свои брюки,
перехватывает её руки и разворачивает женщину к себе спиной.
– Вот теперь мы и посмотрим, кто и
что узнает. – шепчет он, прижимая её одной рукой к столешнице, а
другой спуская с неё нижнее бельё…
