– Ты не можешь со мной так
поступить! – негодую я, остервенело нажимая на кнопку вызова лифта.
– Это с твоей стороны неимоверное свинство!
– Ну оно само так вышло, – мямлит в
трубку Левина, которая больше не Левина. Нынче у нее свежая
фамилия. Бергман.
И, видимо, теперь свежая фигура.
– Вот что ты наделала?
– Забеременела, – оправдывается
она.
Скриплю зубами.
– Ты не могла с этим подождать до
четвертого апреля, а? Ты помнишь, что мы забились до этой даты?
Еще осенью, осознав, как пагубно на
нас сказалась любовь к простому человеческому «пожрать», мы решили
худеть на спор. Срок – до четвертого апреля, когда день рождения у
Сашки, чтобы пойти в кабак в новом прикиде сорок второго размера и
быть прекрасными, умопомрачительным и сногсшибательными.
Ну ладно. Будем реалистами. Сорок
четвертый размер тоже устроит.
И мы сорвались всего один раз, когда
случилась бедуля у мерзкой предательницы Левиной, и жрали чипсы под
игристое.
Один раз.
Это я так думала, потому что я себя
по-честному блюла.
Да я на новый год даже оливье не
лизнула! Я каждую ложку с селедкой под шубой провожала взглядом,
полным слез! Я МОРОЖЕНОЕ НЕ ЕЛА ПОЛГОДА!
И что?
Пока я, лишенная радостей жизни,
страдала, кто-то ЖРАЛ!
Сейчас вскрывается, что Левина уже
месяца два как ни в чем себе не отказывает. И сливается со спора,
потому что скоро пузо на нос полезет!
– Знаешь ты кто? – зверею я,
представляя, сколько всего вкусного я могла хотя бы надкусить.
– Редиска? – кисло спрашивает Янка.
– Ал, ну не расстраивайся, Анька ж вон поддерживает тебя.
– Жопа ты. Анька не ест
жиронаращиватель только на наших пьянках, я так понимаю, градус
лелеет. А на работе в обед трескает плюшки. Ума на приложу, где она
их берет. Рядом ни одной пекарни, ни одной «Пятерочки». Но факт.
Трескает! Она сама покаялась. Выходит, я одна жертва продуктовой
тирании?
– Ну почему же жертва? – пытается
подмазаться подруга. – Ты же худанула. Разве не ради этого мы все и
затеяли?
– Уже три недели ни туда, ни сюда на
весах. Цифра стоит намертво, – выдаю я истинную причину
расстройства. – А мне еще до идеала один килограмм двести граммов.
Я не успею…
– Кхе… Двести граммов – это вообще
допустимая погрешность. Две плитки шоколада…
– О! Заткнись, ладно? Чтоб я про
шоколад ничего больше не слышала!
– И потом, куда ты не успеешь? Ты
платье купила?
– Купила, – мрачно подтверждаю я,
гипнотизируя на табло медленно сменяющиеся цифры с номером
этажа.
– Влезаешь?
– Влезаю.
– Так чего тебе еще надо?
– Чтоб в нем дышать было можно, без
риска самопроизвольного раздевания! Я из него выпираю.
– Ну полкило-то скинешь еще… – но в
голосе Янки звучит сомнение.
– Да ну тебя, я и так на
адреналине…
– А что случилось?
– Я в ресторан иду. Я сейчас в том
состоянии, что, когда вкусно пахнет, готова сожрать все и у всех. Я
у матери по запаху нашла запечатанную коробку бельгийских конфет в
шкафу под простынями. Я к соседке приперлась по какому-то
дебильному предлогу, чтобы понюхать, когда она картошку жарила. Ты
думаешь, я не слышу, как и ты хрустишь в трубку?
Янка давится.
– Это что? Новое направление в
мазохизме? Ты зачем в ресторан приперлась?
– Корпоратив у нас завтра тут.
Восьмимартовский. Всей кафедрой идем. Надо подтвердить меню и еще
какие-то бумажки подписать. И естественно, не нашли никого кроме
меня, чтобы этим заняться. «Алла, ты ж молоденькая! Одна нога
здесь, другая там», – передразниваю я. – Накаркали блин! Я чуть на
шпагат у входа не села!
– Ну вот, – нарочито бодро щебечет
Яна. – Завтра и поешь. Оторвешься.
– Да прям! Месяц остался, я
продержусь! И утру вам обеим нос! И сертификат в СПА будет мой!
Все. Я у лифта. Потом позвоню и продолжу ковырять тебе мозг.
– Да в любое время звони. Я в
отпуске еще две недели.
