Если он сейчас мне откажет, я сгорю
со стыда.
У меня все сжимается внути.
– Милая, я люблю жестко, –
предупреждает он, и я чувствую, как от этих слов у меня выделяется
смазка, и твердеют соски.
Все еще не сводящий взгляда с моей
груди, он видит одобрительную реакцию моего тела и все равно делает
последнее пятитысячное китайское предупреждение:
– Ты не знаешь, на что
подписываешься, – Кирилл снова откидывается назад и отбрасывает
простынь, предъявляя мне то, что я не успела сегодня
разглядеть.
Первая мысль: господи, какие яйца! А
вторая: я точно об этом пожалею!
За несколько часов до
этого
Из-за Эльки, которая никак не могла
договориться со своим Раевским, мы приезжаем почти последние. Лучше
б я напросилась в машину к Аньке и приехала бы с самого утра.
Правда, дрожала бы всю дорогу за свою жизнь. Аня у нас – особенный
водитель. Я как-то увидела, как она поворотником пользуется, и
охренела. Она его включает, ждет три щелчка и поворачивает,
совершенно не глядя, успели ли остальные на дороге учесть ее
маневр. Тоха, зная особенности вождения жены, купил ей такую
дорогую тачку, чтобы к ней в принципе близко не подъезжали. А на
заднем стекле Аниной машины целых две наклейки с туфлей. Короче,
мне было бы страшно, но я бы приехала вовремя.
А так, дым уже коромыслом, и я
пропускаю любимые моменты, когда все делятся свежими новостями и
воскрешают старые традиции.
Элька же вырывается с большим
скрипом в последний момент, и заезжает за мной, когда я почти
отчаиваюсь ее дождаться. К тому же, по заснеженной дороге в
сгущающихся сумерках мы еле тащимся, так как всю дорогу она по
телефону задабривает огнедышащего змея. Надо заметить, не всегда
успешно, потому что Эля и сама с бесом на плече. Правда, в
некоторые моменты мне кажется, что я в машине лишняя…
В общем, после нас подъезжает к
коттеджу только одна машина. Остальные семь уже тут. Это чудо
какое-то, что все смогли вырваться.
Не успеваю я выйти из машины, как
двери соседней распахиваются, и из нее выходят Антон и… мой
бывший!
Я даже не сразу впадаю в гнев. Я
просто не верю, что это может быть! Элька наконец обратившая
внимание на приехавших следом, емко ругается:
– Это п****ц, б*я! – и это
воспитанная девушка из порядочной еврейской семьи. Так что масштабы
подставы становятся ясны сразу.
На крыльцо вываливается кое-кто из
прибывших раньше. Они гомонят, пускают пар изо рта, спешат принять
сумки.
Я выскакиваю из машины и молча
начинаю выгружать все с заднего сидения Элькиной тачки.
Антон в распахнутой куртке
закуривает, облокотившись на капот, и строит недовольные рожи Ане,
которая кутается на крыльце в длинный лохматый кардиган, по виду
сшитый из Йети, и переводит виноватый взгляд с Антона на меня.
Тоха не выдерживает и подходит мне
помогать, но я на него не смотрю.
Как они могли!
Он сочувственно кладет мне руку на
плечо, но я ее стряхиваю. Антон вздыхает и, понимая, что любые
оправдания сделают только хуже, подхватывает сумки и несет их в
дом.
Элька опять висит на телефоне с
Раевским, и я нога за ногу бреду в дом одна.
Аня сопит и крутится вокруг меня.
Понимает, что наделала. Мне в пору хоть сейчас уезжать обратно. Но
наши мужики уже припили, им за руль нельзя. С Антоном я больше не
разговариваю, Элька назад не потащится ни за что, она
водитель-новичок и боится не справиться на такой дороге в полной
темноте. Такси тоже забьет болт на заказ посреди начинающейся
метели из лесной турбазы далеко за городом. Дай бог, к утру машину
назначат.
В доме играет музыка, слышен смех,
творится предпраздничная суета. Все-таки для русского человека даже
старый новый год – это вполне себе новый год. Всм весело, а у меня
на душе цветут буйным цветом злость и обида.
