Я безнадёжно опоздала. Последний автобус ушёл пару часов назад.
В темноте пустынной улицы стук каблуков отдавался гулким эхом. И
зачем было цеплять на каблуки ботильонов металлические набойки?
Сейчас я, как никогда, подходила на роль идеальной жертвы:
белокурая, хрупкая девушка в коротком бежевом пальто, узкой юбке,
своей длиной слегка прикрывающей колени, обтянутые ажурными
колготками и с крохотной сумочкой на цепочке, беспомощно
болтающейся в судорожно сжатых пальцах.
Откинув длинную чёлку, я поцарапала лоб обломанным пару часов
назад ногтем. Выхватив антисептическую салфетку, обработала
повреждённую кожу и испуганно развернулась. Может, это лишь игра
моего воображения, но я была уверенна, что только что кто-то был
рядом со мной, и стоило мне обернуться... На ладонях выступила
испарина, и противный липкий страх прокатился по позвоночнику.
Пытаясь не поддаваться панике, я мысленно твердила, что это
невозможно, что наш захолустный городок слишком далёк от имперской
столицы, а значит, здесь не может быть... Едва различимая во тьме
тень скользнула на границе видимости. Теперь я знала, что не
ошиблась, и жить мне осталось считанные мгновения. Как-то сразу в
груди развернулась пружина, не дающая мне дышать. Зачем бояться,
когда уже поздно, и нельзя ничего изменить?
Я всё время торопилась, пыталась произвести впечатление на тех,
кого презирала, берегла безупречную репутацию, откладывала на
завтра... Всё откладывала. Так и не решилась купить настоящие
атласные простыни, записаться на курсы йоги, подать заявку на
репродукцию и высказать всё Жанне, подруге, которая увела моего
парня. Так часто я заглядывала в витрины магазинов, в ожидании
скидок, водила пальцами по рекламным проспектам туристических фирм,
не решаясь купить желанный тур, даже колготки покупала на
распродажах из тех, что остались в продаже.
Вдруг пришло обидное понимание, что всё, что я накопила,
достанется сводной сестре, которая откровенно меня недолюбливает.
Да, что уж там, ненавидит меня эта девица, за то, что бабушка мне
квартиру отписала, а ей - лишь книгу собственного сочинения, по
этике. Понять-то сестрицу можно, я бы, может, тоже... Хотя, вот тут
пометочку стоит поставить – Кариса, о есть я, не умеет ненавидеть.
Вообще. Даже, когда меня собака в заповеднике покусала, или когда
гопники отняли сумочку с зарплатой и отпускными вместе с надеждой
на отдых на море, или когда сосед сверху залил кипятком, и, даже...
Короче, не умею я ощущать это конкретное чувство. Может, потому
всегда стараюсь быть хорошей, удобной, как домашние тапочки.
Столько поводов было, а я всё малодушно прощала, отпускала, искала
и, что удивительно, находила оправдания каждой несправедливости,
происходящей в моей короткой жизни. Откуда во мне эта смиренность я
не знала, просто воспринимала, как данность, и никакие тренинги не
вытянули из меня даже зачаток такой нужной мне здоровой злости и
болезненной ненависти. Вдруг здесь, прямо посреди раскрошенного
асфальта неосвещённой улицы, между серых домов с безразлично
взирающими на меня окнами, я больше всего пожалела о том, что
никогда по-настоящему не испытывала этих эмоций. И даже сейчас,
когда моё тело будет растерзано в кровавые клочья, и душа будет
запрятана в камень, я не могу заставить себя ненавидеть виновного в
моей смерти.
Отбросив бесполезную сумочку, я стянула с себя пальто,
расстегнула жемчужную пуговицу на белоснежной рубашке, которая
душила меня весь день и вынула из волос шпильки, выпуская медовую
волну из плена тугого пучка. Стало легче. Почему я не сделала этого
раньше? Губы сами растянулись в улыбке. Стоило встретить смерть,
чтобы перед самой гранью ощутить свободу. Удивительно, как много
может вместиться в несколько минут: сожаления, обиды, прозрение,
смирение.
