Глава 1. Август 1914. Тишина перед бурей.
Зной, густой и неподвижный, окутывал всё вокруг. Воздух над полем дрожал, марево искажало очертания дальних перелесков. Августовское солнце стояло высоко, безжалостно паля, выжигая последние соки из земли. Стоял дурманящий, чуть горьковатый запах скошенной ржи, смешанный с ароматом полыни с межи. В деревне Ковыли жизнь шла своим чередом: звенели косы, скрипели телеги, перекликались редкие голоса, негромкие, чтобы не нарушать царившую тишину.
Иван, девятнадцатилетний, крепкий, широкоплечий, с потемневшим от солнца лицом, работал усердно, не покладая рук. Он ловко орудовал граблями, сгребая солому и колосья в тугие, аккуратные снопы. Двигался быстро, порывисто, с той неуёмной силой, которая бьёт ключом в молодости. Работа была ему в радость – понятная, зримая, дающая ощущение причастности к вечному круговороту жизни: посеял, вырастил, убрал.
Рядом с ним, работая более размеренно, но не менее споро, двигался Николай. Двадцать три года, худощавый, но жилистый, с сильными, привыкшими к труду руками. Он работал вдумчиво, не спеша, но каждый его жест был выверенным, точным. Николай окончил уездное училище, что выделяло его среди деревенских парней. Он читал книги, выписывал газету «Русское слово», которая приходила из города с опозданием. В разговорах он был обстоятелен, тщательно подбирал слова, чем заслужил уважение старших и лёгкое недоумение сверстников. Сейчас он, чуть прищурившись, смотрел на солнце, определяя время.
– К вечеру бы с этим клином управиться, – проговорил Николай, поправляя картуз. – Погода стоит, надо брать.
– Справимся, Коля, куда мы денемся, – отозвался Иван, перекидывая сноп через плечо. – Завтра возьмёмся за тот, что подальше.
Они работали молча, привычно. Каждый думал о своём. Иван – о том, как хорошо будет вечером, после бани. Николай – о чём-то своём, о чём он нечасто говорил с братом.
Вдруг со стороны околицы раздался крик. Не крик о помощи, а какой-то взволнованный, резкий. Работники на поле замерли, прислушиваясь. Крик повторился, ближе. Кто-то бежал к полю от деревни, размахивая руками.
– Что там? – спросил кто-то.
К ним приближался парнишка из конюшни, запыхавшийся, в синей рубашке.
– В церковь! Все велят идти в церковь! Срочно! Указ привезли! – кричал он, переводя дух.
По полю пронесся гомон. Работа разом прекратилась. Люди, вытирая руки о штаны, поспешили в деревню. Указ царя, да еще и в церкви, означал нечто из ряда вон выходящее.
Иван и Николай бросили снопы и тоже пошли вслед за всеми. Любопытство и тревога подгоняли их.
Перед церковью уже собиралась толпа. Мужики, бабы, дети. Все встревоженные, переговариваются вполголоса. Запыхавшийся староста с покрасневшим лицом расталкивал людей, пробираясь к дверям храма. У входа стоял отец Василий, настоятель, с просветленным и в то же время суровым лицом. В руках он держал большой лист бумаги.
Люди входили в церковь, стараясь не шуметь. Запах ладана, полумрак после яркого света, иконы, глядящие со стен. Непривычная обстановка в будний день усиливала ощущение важности момента. Иван и Николай остановились у входа, не решаясь пройти дальше.
Отец Василий поднялся на амвон. Толпа затихла. Звук его голоса разнёсся под сводами храма, гулкий, торжественный. Он начал читать. Не спеша, чётко, но с таким выражением, что каждое слово било в самое сердце.
Это был манифест. О войне.
Иван слушал, и внутри у него всё сжималось. Война? С кем? Священник читал о защите Сербии, о кознях врагов, о призыве к верным сынам Отечества. Слова были возвышенными, полными призыва к единству, к жертве. «Призываем верных подданных наших… встать на защиту земли Русской…»
