Солнце било в окна, обращённые на восток. Оля Калашникова собиралась в школу. Первый раз в двадцатый класс. Понедельник, тепло, словно летом, но это только на праздник, со второго сентября пойдут дожди. Выглаженная школьная форма аккуратно висела на вешалке. Белые колготки с розами, блузка с кружевным воротничком, сарафан. И это будет каждый день, Оленьке не в тягость.
Ехать полтора часа. Всего одна школа на весь район открыла классы после одиннадцатого. Это раньше школа была рядом с домом. Но там было не так. Там временная школа, где гостят одиннадцать лет. Общежитие, гостиница, плацкартный вагон. Каждый год новые теснят старших, и бывшие одиннадцатиклассники уже не встают на праздничную линейку. На последнем звонке и выпускном плачут, разводя руками: "Ну, двенадцатого класса у нас нет". А кто-то дни считает до окончания учёбы. Говорит, что отсидеть осталось столько-то, на разные лады считает – всего и чистого времени, без выходных и каникул.
Отсидеть? Да Оленька была в ужасе от перспективы окончания школы! Тогда, в третьем классе, пугала перспектива перехода в четвёртый. Ведь потом перемены! Пусть взрослым пятый класс кажется ерундой – подумаешь, даже школа та же – сама будущая пятиклассница так не думала. Ещё учительница говорила: "Вы будете совсем взрослыми". И другие так визжали, радовались! Конечно, взрослыми, домашку не делать, от родителей секреты – у Оли в голове всплыли мамины слова. И тогда, утром двадцатого мая, объявили о создании двенадцатого класса и далее.
Класс загудел: "Кошмар! Мы из школы не вырвемся теперь"? Кто-то поумнее задал другие вопросы: "А как же работать потом? Когда профессию получать"? Оказалось, школа дальше по желанию, никакой аттестат не выдаётся потом. Берут по заявлению родителей вне зависимости от оценок. А Оленька чувствовала, что становится легко-легко. После одиннадцатого класса не будет ничего страшного и неизвестного, а просто двенадцатый класс. Раньше ещё Настя её поддерживала, но потом, ближе к шестому классу, заинтересовалась медициной и захотела уйти после девятого.
В августе, перед учёбой, Оленька получила ежегодную терапию блокаторами созревания. Из-за неё она носила последний детский размер одежды и в целом выглядела лет на десять. Хотя нет, в десять лет её некоторые одноклассницы уже начинали оформляться по-женски и по-другому смотреть на отношения. А Олю мама тогда первый раз сводила на лечение от взросления. В классе всё чаще слышались басы, даже у девочек, все постепенно переставали отличаться от взрослых. У Оли же была по-детски плоская грудь, тоненькие и маленькие ручки и ножки, высокий звонкий голос. И косички.
У Оли только мама. Нет, там не было истории смерти мужа и отца, даже предательства или развода. Мама стала мамой для себя. Не хотела делить постель и родительские права с мужчиной, поэтому выбрала искусственное оплодотворение. И ожидала, что девственная беременность – гарантия особенно хорошего характера ребёнка. И девочка это мнение невольно подтверждала. Не просто девочка-пай, а мамина фанатка. Всегда полное единодушие, добровольно выученный и рассказанный стих про маму – слеза умиления.
И, конечно, зависть знакомых. То одна, то другая: "Да, а вот мой уже подросток. Ты ему слово – он тебе десять". "У дочки появились секреты. От меня! Ей всего десять лет! А ведь такая миленькая была ещё недавно"! "С ужасом осознаю, что я мама этих взрослых мужиков. Где мои деточки, нежные, безусые? Где детский голос и маленькие ножки"? "Моя дочь уже как я! А я теперь что, старая"? Оля не хотела расстраивать маму.
Соскучиться по одноклассникам не было возможности. Факультативы шли все каникулы, ученики варились в собственном кругу. Борька Ишутин, её сосед по парте, доучивается последний год, до конца призывного возраста. Что, с ним придётся расставаться? Да Оля стресс от потери девятого и одиннадцатого не пережила ещё. Когда прежде родные одноклассники уходили в незнакомую, страшную взрослую жизнь. Думать больно! Последние звонки и выпускные Калашникова не праздновала, в концерте не участвовала, разве что стояла и пела вместе со всеми.
