Автор не претендует на историческую достоверность, хотя и пытается ей соответствовать.
Приятного прочтения!
Aditum nocendi perfido praestat fides.
Доверие, оказываемое вероломному, даёт ему возможность вредить.
Сенека, «Эдип».
Дорогая Анна Павловна!
Тешу себя надеждами, что хотя бы на это письмо я сумею получить ответ. Знаю, что прошло много лет, но мысли о нашей дружбе так и не ушли из головы. Молю, не мучьте меня более и разрешите мою судьбу: хоть отказ и более того согласие принесут мне покой и успокоение. Не будьте же жестокой!
Слуга Вашей тётушки подсказал, что я могу найти Вас здесь, в Смольном институте. Надежды мои невелики, а слухи в деревне разнятся, но я молю Бога о Вашем ответе. Я уже давно не надеюсь на встречу, но не могу отрицать, что вид Вашего лика способен на долгие годы поселить во мне тягу к жизни. Клянусь, ни одна страсть в мире, ни одно увлечение не сравнятся с желанием увидеть Вас ещё раз!
Прошу о единственной весточке, написанной Вашей рукой. Анна Павловна, только намекните, что на сей раз я избрал правильный адрес!
Ваш образ стал слишком навязчивым в моих мыслях. Не могу перестать думать о том, какой стала бы наша дружба, не разлучи нас троих судьба. Надеюсь, и Вы обо мне вспоминаете.
Не молчите, если на сей раз госпожа Удача оказалась на моей стороне впервые за двенадцать лет…
Искренне Ваш, Евгений Бакиев.
Моя дорогая, неповторимая дочка!
Один Господь видит, как я жду нашей встречи! Родительское сердце способно пережить любые невзгоды, но никак не разлуку с его чадом. К сожалению, меня настиг неприятный недуг – кашель и грудные боли совсем не покидают меня.
Будь уверена, совсем скоро мы обязательно встретимся, а пока я вынужден просить тебя после Выпускного бала погостить у твоей тётушки – моей дорогой сестрицы – Александры Егоровны. Она уже обо всём предупреждена и ждёт тебя с распростёртыми объятиями.
Как только я буду уверен, что ничего из вышеперечисленных симптомов не угрожает нам, я тут же заберу тебя домой.
С неподдельной любовью, отец.
Округ Санкт-Петербурга
1805 год
Экипаж в который раз подскочил на кочке. Не удержав равновесия, я резко покачнулась и ударилась многострадальным плечом об оконную раму кареты. Шипение против моей воли сорвалось с губ, а вторая рука взметнулась к месту ушиба.
– Сударыня, прошу простить! – раздался голос престарелого извозчика откуда-то спереди. – Не заметил выбоину, глаза не видят уже. Совсем стар стал.
– Всё хорошо, Архип! Не переживай, – достаточно громко ответила я, пытаясь перекричать стук копыт.
Словно отреагировав на мои слова, шестёрка лошадей1 ускорилась. Тётушкин экипаж, отличающийся редкостной теснотой и тёмной отделкой, послушно последовал за животными.
Отодвинул бордовую занавеску, я выглянула на улицу и сделала глубокий вдох. Свежий воздух, смешанный с ароматом высокой травы и мокрой земли, защекотал нос. Я не сдержала улыбку.
Повозка мчалась по просёлочной дороге мимо пшеничного поля. На улице стоял конец мая, но воздух всё ещё отличался бодрящей прохладой. Поплотнее укутавшись в шаль, я в который раз пожалела, что под влиянием моды шерстяная ткань с каждым сезоном становилась всё тоньше и тоньше, никак не считаясь с холодным климатом Санкт-Петербурга.
Молодые кони уносили нас всё дальше и дальше от города, в котором я провела двенадцать лет жизни. Словно в напоминание об этом с плеча съехала белоснежная пелерина – часть гардероба старших учениц института благородных девиц. Спохватившись, я быстро завязала атласные ленты под самым горлом и с тоской оглядела тёплый салоп, лежащий на сидении напротив. Плотная ткань легко защитила бы меня от пробирающего до костей сквозняка, но тогда она измяла бы парадную форму.
