Записки Джонни Вэнса. День Первый. (Если это вообще дни…)
Я… не знаю, как это описать. Одно мгновение я спотыкался о край ковра в своей гостиной – банальнейшая неловкость. В следующее мгновение… мир хрустнул.
Не звук, а ощущение. Как будто пространство между атомами вдруг треснуло. Меня дернуло вперед, нога провалилась не в пол, а во что-то… липкое, податливое. Я закричал, но звук словно утонул в вате. И свет – резкий, неестественный свет ударил по глазам, когда я рухнул вперед коленями во что-то мягкое и пыльное.
Запах. Первое, что ударило по сознанию, уже когда я лежал, задыхаясь. Сладковатая, удушающая сырость. Плесень. Старая, мокрая штукатурка. И что-то еще… как будто гниющая кожа и масло для машин, смешанные вместе. От этого запаха скрутило желудок.
Я поднял голову. И замер.
Желтый. Бесконечный, больной желтый цвет стен. Обои – если это обои – грязные, пузырящиеся в углах, местами ободранные, обнажая какой-то серый, влажный каркас. Потолок низкий, давящий. И свет… эти лампы. Длинные флуоресцентные трубки, вшитые в потолок. Они гудят. Этот гул… он не прекращается ни на секунду. Низкий, навязчивый, вибрирующий где-то в костях. Звук кондиционеров, которых нет. И они мерцают. Не синхронно. Каждая – в своем ритме, создавая жуткую, пляшущую тень. Свет не белый, а какой-то грязно-желтый, больной.
Я вскочил. Ковер под ногами – мокрый отсыревший ворс, слипшийся, цвета заплесневелой горчицы. Он пружинил слишком мягко, ненадежно. Я огляделся. Коридор. Бесконечный? Он тянулся в обе стороны, теряясь в мерцающей желтой дали. Двери. Одинаковые, грязно-белые, без номеров, без табличек. Некоторые приоткрыты, за ними – такая же желтая пустота или кусок другого коридора. Другие плотно закрыты.
«Где я?!» – мысль ударила, как ток. Паника, холодная и липкая, поползла из живота к горлу. Я обернулся туда, откуда упал. Стена. Сплошная, грязно-желтая стена. Никакой дыры. Никакой моей гостиной. Просто… стена.
«Ноклип». Слово всплыло из глубин какого-то забытого интернет-поста. Шутка. Мем. Не может же это быть… правдой? Но запах, этот гул, эта бесконечная, угнетающая желтизна… Это было слишком реально. Слишком физически отвратительно.
Я тронул стену. Штукатурка была холодной и немного влажной, осыпалась под пальцами. Я постучал по двери рядом – глухой, непрозрачный звук. Дверь не поддалась. Я побежал. Не знаю куда. Просто в одну сторону, под мерцающий свет, мимо одинаковых дверей, мимо одинаковых углов. Коридоры ветвились, поворачивали под странными углами, иногда расширялись в пустые комнаты с разбросанными безымянными папками или опрокинутыми стульями из дешевого пластика. Все покрыто слоем пыли и этой вездесущей сыростью.
Тишина. Кроме гула ламп – абсолютная, гнетущая тишина. Ни шагов, кроме своих собственных, приглушенных мерзким ковром. Ни голосов. Никого. Это одиночество давило сильнее стен. Я крикнул: «Есть кто?!» Голос сорвался, звук был плоским, мертвым, его тут же поглотил гул и желтая пустота. И от этого крика стало только страшнее. Как будто я нарушил какое-то негласное правило этого места. Правило молчания.
Я прижался спиной к стене в одной из «комнат», просто куске коридора пошире. Дрожал. Не только от страха. Здесь было прохладно, сыро, этот запах пропитывал все. Сколько я бежал? Час? Пять минут? Время здесь… текло странно. Мерцание ламп сбивало любой ритм.
И вот тогда, в тишине между гудением, я услышал его. Где-то далеко, за парой поворотов. Шорох. Не похожий на крысу. Что-то большее. Что-то, что волочилось по этому мерзкому ковру. Медленно. Целенаправленно. И еще… хриплое, мокрое дыхание. Или бульканье.
