Глава первая. Прибытие в Ростов
Ростов встретил Василия Силыча Ермакова паром, холодом и ветром с Дона, который пах углём, рыбой и осенней сыростью. Поезд, пришедший с Кавказской линии, стоял на перроне, выдыхая пар, будто старый зверь, которому надоело бежать. Вагоны дрожали, люди суетились, крики носильщиков перемешивались с паровозным гудком. В воздухе стояла тяжёлая, вязкая усталость, словно город сам выдыхал вместе с составом, приняв на себя его пыль и тревогу.
Ермаков не спешил выходить. Он смотрел на город сквозь мутное стекло окна, как на живое существо. У него было лицо опытного человека, привыкшего видеть мир не глазами, а интуицией. Служба научила его простому правилу: где тихо – там опасно. Южные города особенно коварны – здесь шум, базары, смех, торговля, а под всей этой поверхностью, как в недрах земли, живёт нерв, дрожащий от напряжения.
Он поправил воротник шинели, взял дорожный чемодан и ступил на перрон. Сквозь гул вокзала доносились возгласы: «Газеты свежие!», «Морская рыба, только с баржи!». Город жил суетой, но в этой суете чувствовалась усталость, как в дыхании больного. Люди были насторожены – кто-то отворачивался, кто-то смотрел слишком пристально. Ермаков уловил это мгновенно. Опыт разведчика не ржавеет: взгляд цеплял мелочи, как щупальца – каждую складку, каждое движение.
У выхода из вокзала его ждал поручик Волконский – молодой, худощавый, в выцветшей форме, но с глазами человека, который уже видел смерть и перестал её бояться. Он вытянулся, козырнул.
– Полковник Ермаков?
– Он самый, – коротко ответил Василий Силыч.
– Поручик Алексей Волконский. Прибыл по распоряжению господина губернатора встретить вас и доставить в город.
– Что ж, благодарю. Как настроение у губернатора?
– Нервное, ваше благородие. Как и у всего Ростова.
Экипаж, поданный к вокзалу, был чёрный, добротный, но без роскоши – лошади ухоженные, кучер в овчине. Колёса загрохотали по булыжникам, и город начал открываться. Слева – склады и пакгаузы, с которых тянуло рыбой, нефтью и пряностями. Справа – деревянные лавки, грязь, нищета, плач ребёнка, запах дешёвого керосина. Ростов дышал противоречиями – богатство и бедность здесь жили через дорогу друг от друга.
– Город растёт быстрее, чем полиция успевает, – сказал Волконский. – Каждую неделю – то поджог, то драка, то листовки. Люди здесь горячие, как на углях. Армяне, греки, татары, донцы. Торгуют, спорят, дерутся.
– А власть?
– Власть старается не мешать, – с иронией ответил поручик.
– Хм. Где власть не мешает, там деньги делают всё, – произнёс Ермаков. – А деньги всегда идут по трупам.
Василий Силыч говорил спокойно, но в голосе звенел металл. Он не любил болтовни, но каждое слово у него было как патрон – без лишнего шума, но с эффектом. Волконский слушал, чуть склонив голову, будто ученик у мастера.
Экипаж остановился у гостиницы «Московская». Дом стоял на углу Большой Садовой, глядя фасадом на реку и на толпу, вечно движущуюся по мостовой. Внутри пахло лавандой и старым деревом, а на стенах висели картины Петербурга – будто кто-то хотел напомнить, что здесь, в южной пыли, есть ещё тень имперского порядка. Ермаков снял перчатки, глянул в мутное зеркало: лицо резкое, морщинистое, глаза тёмные, как уголь, но живые. Он не любил столицы – слишком много блеска и слишком мало чести.
Ужинал он в гостиничном ресторане. Купцы спорили о ценах на сахар, чиновники обсуждали слухи о войне с Японией, торговки смеялись у буфета. Мир шёл своим ходом, будто ничего не происходит. Но Василий Силыч чувствовал: в воздухе гудит что-то недоброе. Он видел, как в углу сидит человек с бородкой, внимательный, словно сова. Через несколько минут тот поднялся и подошёл.
