ПРОБУЖДЕНИЕ ТЬМЫ
Соведат впервые почувствовал это в четверг утром, когда шел на работу по улице Туманяна. Мертвый голубь лежал на тротуаре возле книжного магазина, и что-то внутри него – что-то глубокое и древнее – откликнулось на это зрелище. Словно в его груди проснулся голодный зверь, который шептал: "Коснись. Верни его к жизни. Ты можешь это сделать."
Он прошел мимо, но всю дорогу до офиса переводческого агентства руки дрожали.
В обеденный перерыв он встретился с друзьями в кафе "Аракс" на улице Сарьяна – их обычном месте встреч вот уже три года. Аревик сидела за дальним столиком, нервно теребя ручку чашки. Ее темные волосы были заплетены в косу, но несколько прядей выбились и обрамляли встревоженное лицо. Карен опаздывал, как всегда, а Нарек листал газету, хотя Соведат видел – тот не читает, глаза бегают по строчкам, не фокусируясь.
– У вас тоже странные сны? – спросила Аревик без предисловий.
Соведат опустился на стул напротив нее. Они познакомились в университете на курсах армянской литературы и с тех пор неразлучны – четверо друзей, которые понимали друг друга с полуслова.
– Какие сны? – осторожно поинтересовался он, хотя сердце уже забилось быстрее.
– Я вижу языки, – прошептала Аревик, оглядываясь по сторонам. – Не просто слышу речь на разных языках, а вижу их. Слова превращаются в светящиеся нити, которые тянутся ко мне. И я знаю, что если коснусь их губами, то пойму любой язык на свете. Но есть одна проблема…
– Какая? – Нарек отложил газету и наклонился ближе.
– Чем больше языков я поглощаю, тем сильнее становится голод. В конце сна я уже не просто хочу понимать языки. Я хочу… забрать их. Полностью. Так, чтобы люди больше не могли на них говорить.
Тишина повисла над столиком. В кафе играла тихая армянская мелодия, звенели чашки, люди тихо разговаривали, но их маленький мирок вдруг стал абсолютно отдельным от всего этого.
– А у меня сны о воспоминаниях, – признался Нарек. – Я вижу их как цветные стеклянные шары. Счастливые воспоминания золотистые, грустные – синие. И я могу их брать, ломать, поедать. Они дают мне силу, но каждый раз я чувствую, как внутри меня что-то меняется. Становлюсь не собой.
В этот момент в кафе ворвался Карен. Его обычно аккуратная рубашка была мятой, волосы растрепаны, глаза блестели лихорадочно.
– Извините за опоздание, – выдохнул он, плюхаясь на свободный стул. – Но я видел это наяву. Не во сне. Наяву!
– Что видел? – спросил Соведат.
– Временные ленты. Я шел по улице Сильвы Капутикян, и вдруг начал видеть разноцветные ленты, обвивающие людей. У детей они радужные, у подростков яркие, у взрослых глубоких тонов. А у стариков… – он замолчал, проглотив комок в горле.
– Что у стариков? – мягко подтолкнула Аревик.
– У них ленты почти прозрачные, едва заметные. И я понял, что могу их забрать. Просто протянуть руку и… и взять годы чужой жизни себе.
Соведат почувствовал холод в животе. То, что происходило с его друзьями, было пугающе похоже на его собственные ощущения.
– А что снится тебе? – спросил Нарек.
– Мне снятся мертвые, – тихо ответил Соведат. – Они лежат передо мной, и я знаю, что могу вернуть их к жизни. Но для этого мне нужно отдать что-то взамен. Кусочек своей жизни, своей плоти. И каждый раз цена становится все выше.
Друзья переглянулись. То, что с ними происходило, выходило за рамки обычных снов или фантазий.
– Думаете, мы сходим с ума? – спросила Аревик.
– Все четверо одновременно? – покачал головой Карен. – Маловероятно.
– Тогда что это? – Нарек понизил голос до шепота.
Прежде чем кто-то успел ответить, к их столику подошла официантка – молодая девушка по имени Лусине, которая работала здесь уже полгода. Обычно она была веселой и болтливой, но сегодня ее лицо было бледным, а руки дрожали.
