В доме тихо. Никакие звуки не нарушают его спокойствия, лишь случайный самовольный скрип деревянных половиц и шелест волн, доносящийся из приоткрытого окна. Море шепчет, будто рассказывает великую тайну.
Я переворачиваюсь на бок и откладываю телефон на тумбочку, лишаясь последнего источника света. Делаю глубокий вдох. Морской южный воздух наполняет лёгкие. Он нагрелся за день и уже успел остыть, ведь температура упала почти до тринадцати градусов. А мне нравится такая свежесть, по которой я успеваю соскучиться за целый год. Так что я натягиваю одеяло повыше и закрываю глаза.
Но не успеваю заснуть. Потому что чувствую.
Чувствую его.
Воздух холодит спину, когда одеяло приподнимается и матрас прогибается под его весом. Он ложится в кровать. Совсем рядом. Так близко. Его тело тёплое и согревает меня, когда он прижимается к моему. Руки проникают под подол ночной рубашки. Задирают его. Скользят к животу. Кружат вокруг пупка. Носом он утыкается мне в шею и глубоко вдыхает.
А я закрываю глаза. И сердце так колотится, что он наверняка чувствует его бешеный ритм.
– Думала, что ты не придёшь, – в темноту шепчу я.
Мои глаза широко распахнуты, пока я жду его ответа.
А он отводит волосы от уха и губами пробует мочку на вкус. Глубокие влажные поцелуи оставляют дорожку на шее, пока рука скользит ниже в трусики. Где я уже вся влажная и нетерпеливая.
Он касается меня, дразнит пальцами, проникает глубже и шепчет:
– Я всегда прихожу, Сонь. Каждую весну.
Чуть ранее
Я вздрагиваю, спускаясь с горы, и радуюсь, что сейчас не зима и дорога не покрыта снегом. Как хорошо, что я бываю здесь лишь весной. Последние пять-шесть лет это стало доброй традицией – собираться тут всем скопом на майские праздники. И я искренне радуюсь, что мы не потерялись после окончания школы, что наша дружба всё так же крепка.
На юге страны уже довольно жарко, поэтому я открываю окно и наслаждаюсь тёплым свежим воздухом с моря.
Взгляд не отрывается от извилистой дороги. Мне бы не хотелось въехать куда-нибудь и застрять здесь часов этак на пять.
Включаю радио, по которому играют какие-то незатейливые песни. На самом деле я уже сполна наслушалась их, пока ехала на юг из Питера. Дорога заняла два дня с ночёвкой. Первый я гнала, как сумасшедшая, чтобы покрыть большую часть пути.
Иметь собственный комфортный автомобиль – уже не привилегия, а часть моей жизни.
Да, мы порядком изменились за прошедшие годы.
Но неважно, кто мы теперь, где мы живём, чем занимаемся, мы по-прежнему семья. И, наверное, всегда ею будем. Неважно, что в наших жилах течёт неродная кровь, но есть узы, куда более крепкие. И мне повезло, что в моей жизни это было и есть до сих пор.
По радио звучит «Папа, мама», которая в ту весну доносилась разве что не из каждого утюга. И хоть слова песни отзываются во мне горькой правдой, я улыбаюсь и не могу ничего с собой поделать. Вспоминаю, как зародилась наша ненормально крепкая (для некоторых) дружба почти десять лет назад.
В двенадцать моя жизнь круто переменилась. Всё встало с ног на голову после смерти родителей. Мне повезло, что опека передала меня бабушке, а не отправила в какое-нибудь одно из строгих казённых заведений, откуда по обыкновению веет безнадёгой и беспросветом.
Вот так я оказалась на юге страны, вырванная из привычной жизни северного сурового городка.
Я была слишком молодой, чтобы осознавать происходящее, но достаточно взрослой, чтобы понять, что ничего уже не будет как прежде. Наверное, в какой-то мере можно сказать, что я за следующий год резко повзрослела.
До сих пор больно об этом вспоминать. Я не принадлежала никому в то время, даже самой себе. Не видела будущего и ничего не хотела. И эти несколько первых месяцев у бабули были самими тяжёлыми. Ей тоже наверняка было непросто. Свалившийся на её голову подросток с проблемами в возрасте, когда тебе глубоко за шестьдесят, совсем не то, чего ты ждёшь от спокойной в перспективе старости. Но ей хватило и сил, и желания поддержать меня.
