Радости Веры Мухиной не было предела. Заранее договорившись с организатором коллективной поездки на Грушинский фестиваль – руководителем местного бардклуба Володей Мигуновым, она заняла желанное место в автобусе рядом с ним, с человеком, пробудившим то ли новые, то ли давно остывшие чувства. Кстати, Мигунов неоднократно намекал, чтобы «срочно брала мужика в оборот». «Мужик» этот, лет сорока пяти от роду, в четырнадцатом году явился в их волжский городок оттуда, откуда и не ждали, и ждали одновременно. Названия населённого пункта Вера даже не пыталась запоминать, откуда-то из-под Мариуполя. Она и в Мариуполе-то никогда не была, постоянно путая его с Мелитополем, где однажды бывала проездом по пути в Крым. То ли беженец, то ли просто скиталец – «мужик» почти ничего о себе не говорил.
Пришёл в редакцию районной газеты – высокий, статный, длинноволосый, с испанской бородкой и строго подбритыми тонкими усами. Сказал, что случайно от кого-то услышал о свободной вакансии корреспондента. Назвался странным именем Май. Потом оказалось, что это творческий псевдоним – Май Девятов. Но редакционной кадровичке, бухгалтеру и главреду строго-настрого запретил называть своё настоящее имя, предупредив, что на него идёт охота. Какая охота, кем, за что и почему, Вера не выясняла, да и вряд ли поняла бы. Она не интересовалась большой политикой, знала только, что где-то далеко идёт война, и каждый день гибнут мирные люди. Хотя пропаганда уверяла, что действуют подписанные на безупречно прочной бумаге и самом высоком уровне мирные соглашения.
Спросит, словно случайно, мимоходом у Девятова, что там, в вашем Донбассе, происходит на самом деле, а он недовольно сморщится и брезгливо отмахнётся, мол, всё равно ничего не поймёте. Вера не вникала ни в суть военных действий, кто там с кем сражается и за что, ни в логику заключённых в Минске мирных протоколов. Ей просто понравился Девятов. Такой, как есть – необычный, стеснительный, молчаливый, с контрастирующим угловатому волжскому говору закруглённым южнорусским произношением. С первого взгляда, можно сказать, влюбилась. До дрожи в конечностях.
Первый раз увидела его в редакционном кабинете, где уже немолодого жжёного жизнью сурового мужика усадили вместе с пятью девчонками- хохотушками, недавно окончившими областной журфак. В его возрасте люди редакторами работают, а он согласился быть простым корреспондентом – как-то странно всё это. Но, видимо, нужда заставила, а судьба предложила. Вера работала в газете корректором, поэтому пользовалась редкими случаями – ошибками или неточностями Девятова – чтобы заглянуть в шумный журналистский кабинет и поговорить.
– А мне про тебя девчонки шепнули, что ты не только журналист, но ещё и бард. И главное, сидит такой себе на уме, и молчит, – сверкая тонкими ямками на щеках, сказала однажды Вера.
– А что я должен говорить? – заёрзав на стуле, удивлённо насупился Май.
– Девчонкам молодым, значится, рассказал, а нам, интересующимся женщинам, молчок? – засмеялась Вера.
– Кому это вам? И кто у вас там чем интересуется? – вопросом на вопрос грубо пробубнил Девятов.
– Да хотя бы нам, корректорам, рассказал. Мы, между прочим, любим бардовскую песню, и у нас тут фестиваль на днях намечается, прям на берегу Волги, – Вера кокетливо крутнулась вокруг стула Девятова.
– Про фестиваль знаю. Мне девчонки как раз про него намекнули, не хочу ли взять эту тему себе. Ну, я и сказал, что сам бард, и с удовольствием поеду на фест и напишу, – смущённо приподняв широкие плечи, замялся Май.
– Ловлю на слове. На фестивале встретимся, – хихикнула Вера и лёгкой бабочкой упорхнула из душного журналистского кабинета в корректорскую комнату.
