Егор Дмитриевич Гомозин приехал в Ашу на поезде «Москва – Челябинск» ранним утром десятого июня две тысячи девятнадцатого года. У него на душе было тоскливо, оттого что он сошёл с поезда, не попрощавшись со своими соседями по купе, семейной парой и девочкой: не стал будить. Воздух был холодный, влажный и свежий – Егора Дмитриевича знобило. Он шёл по платформе к выходу, стуча зубами, а колёсики чемодана стучали по разбитому асфальту. Изо рта шёл пар, а голова с редкими седыми волосами, казалось, дымилась, быстро остывая. Одет Гомозин был не по погоде: ночами ещё морозило. Под летним плащом была лёгкая льняная рубаха, заправленная в свободные брюки со стрелками.
По небу плыли низкие дождевые облака, едва не цепляя невысокие зеленеющие горы. В конце платформы у входа в здание вокзала стоял худощавый мужчина в форме и пинал камушки. Егор Дмитриевич подошёл к нему и громко спросил, перекрикивая отправляющийся поезд:
– Автовокзал не скажешь, во сколько открывается? – С десяти, – не взглянув на Гомозина, ответил тот. – Спасибо.
Егор Дмитриевич вышел в пустой город и с непривычки заулыбался. У дороги были припаркованы три машины такси, подпираемые спинами водителей.
– Где можно позавтракать? – спросил он одного из водителей.
У Гомозина была привычка ни с кем не здороваться. Водитель устало обернулся и указал Егору Дмитриевичу на кафе «Снежинка».
– Кофе с какой-нибудь булочкой, будьте добры, – обратился он к женщине за прилавком.
– С какой булочкой? – медленно спросила она.
– Да с какой угодно.
– Есть сладкие, с повидлом, есть пирожки с капустой, с картошкой, с мясом, – стала перечислять она.
– Мне любую, девушка.
Продавщица смутилась, и на лице её изобразилось выражение глубокой задумчивости.
– С капустой подойдёт? – Подойдёт, – ответил Егор Дмитриевич.
Гомозин поставил на стол, накрытый клеёнкой, кофе в пластмассовом стаканчике и бумажную тарелку с пирожком и сел на стул, обитый дерматином. За соседним столом, положив голову на локти, спал мужчина, от которого разило перегаром. Перемещения Егора Дмитриевича его разбудили, и он, пошатываясь, подошёл к нему.
– Извините, можно… не занято? – Он указал пальцем на стул и быстро сжал руку в кулак, будто постеснялся своего жеста. Егор Дмитриевич огляделся и насчитал шесть свободных столов. Он утомлёнными глазами уставился на невольного собеседника.
– Можно? – ещё раз спросил тот и, не дожидаясь ответа, сел напротив Гомозина. – Вы не подумайте, что я какой-нибудь алкаш, – предупредил он.
Егор Дмитриевич отложил пирожок.
– Деньги нужны? – спросил он и полез за кошельком. – Да нет, что вы сразу! – обиделся мужчина. Он тихо присвистывал, когда говорил, – видимо, из-за выбитого переднего зуба. – Ну, конечно, рублей сто, можно. – Витя, – протянула девушка из-за прилавка.
– Молчать! – прикрикнул Витя.
– Не давайте ему денег, – обратилась она к Егору Дмитриевичу. – Я тебе ничего не продам.
– Налейте ему рюмочку опохмелиться, – устало проговорил Гомозин и положил двухсотрублёвую купюру на стол перед собой. Витя быстро её взял и, радостный, подорвался с места.
– Ну зачем вы? Заберите! – причитала продавщица.
– Во мужик! – Витя протянул Егору Дмитриевичу опухшую руку с толстыми пальцами и грязными ногтями.
– Ладно, отдыхай, – не поднимая взгляда, недовольно сказал Гомозин. – Чего ты? – обиделся Витя.
– Иди бухай, Витя.
– Ты чего так говоришь?
Егор Дмитриевич молча тяжело дышал, глядя в одну точку, и Витя сдался. Он оставил Гомозина и пошёл к прилавку. Ему продали две рюмки водки, и он, поставив одну перед Егором Дмитриевичем, опять сел напротив него.
