Сегодня, в годовщину похорон старого знакомого, мне снова вспомнился давнишний разговор. Причина проста: я опять, как и в день нашей последней с ним встречи, закинул удочку в тот самый омут с того же берега. Теперь, издалека, подозрения дотошного химика не казались такими нелепыми, как поначалу, возникла даже мысль попытаться проверить, правду он рассказал тогда или малость нафантазировал.
Дядя Витя – мой бывший дачный сосед. По возрасту он мне в отцы годится… то есть годился, конечно: ведь вскоре после того дня его не стало. Умер так же, как жил – тихо, спокойно, никому не доставив хлопот. В семь утра как обычно вышел из квартиры, стал спускаться по лестнице, ибо лифта не признавал принципиально, и на полпути вниз отдал богу душу. Обнаружила его на площадке между вторым и третьим этажами бабка-собачница.
Мария Саввична, как многие пожилые люди, вставала вместе с солнцем и выводила на прогулку своего питомца. В то утро Боня повёл себя необычно: погулял всего с четверть часа и побежал назад, к дому, а там, во дворе, и вовсе устроил безобразную сцену. Спаниели славятся своим добродушием, и хозяйка была просто шокирована, когда её лохматый любимец ни с того ни с сего злобно облаял шедших неподалёку людей. Парочка то ли вышла из подъезда, то ли проходила мимо, и никакого повода для собачьей агрессии не давала.
Они, мужчина и женщина, шагали вправо, по направлению к автомобильной стоянке, а престарелая дама с собачкой вышли из-за угла слева, от скверика. Женщина оглянулась, взяла мужчину под руку и ускорила шаг. Вот тогда и началось… Боня прямо зашёлся истеричным лаем, рвался с поводка, будто какая-то цепная дворняга, и утихомирился только в подъезде. Поднявшись в лифте на третий этаж, он, словно желая возобновить прогулку, неожиданно потянул хозяйку на лестницу. Та было поупиралась, но пёсик дёргал изо всех сил, пришлось покориться.
Спустились на пролёт, и видит бабушка: торчат сбоку чьи-то ноги в поношенных кроссовках. Она сперва решила – бомж какой-то забрёл на ночлег, надо в милицию звонить или соседского парня будить, чтоб выгнали, а то лужу напустит или чего похуже натворит. И тут Боня завыл, чего в его счастливой жизни отродясь не бывало – жалобно, тоскливо… Пригляделась Саввична, а это никакой не бомж. Михалыч это, всеми уважаемый мужчина с седьмого этажа… сидит возле трубы мусоропровода, к стенке привалился. Глаза, рассказывала потом бабуля врачам «Скорой помощи», ещё глядели, а сам уже не дышал. Пока они доехали, он и глаза закрыл.
Ни сама бабушка, ни остальные жильцы подъезда первую помощь оказывать не умели, а если б и умели, ничего бы это не дало – так им потом доктора сказали. Сердце у него остановилось, и всё.
Я о его смерти узнал не сразу и на похоронах не был, ведь соседствовали мы не домами, а дачами. В нашей семье сельским хозяйством особо не увлекаются, там бываем не каждые выходные – так, скорее по привычке, чем в охотку. Я всё больше на речке с удочкой, жена занимается клумбами своими или в ближнем лесу грибками-ягодками интересуется. Хобби наши чисто для отдыха, не более: и с моей рыбалки кошку не накормишь, и её лесные походы – баловство одно.
В тот приезд я, как обычно, на бережок, а там Виктор Михайлович сидит на стульчике своём брезентовом, на поплавок поглядывает. Посидели, покурили, побалакали и разошлись. У меня последняя рабочая неделя перед отпуском пошла, потом сборы, море… вернулся – дел накопилось, не до дачи стало, а там раз-два, и зима…
Вот и узнал лишь на будущее лето, когда его жена Ангелина Петровна, ставшая вдовой, приехала их домик продавать. Зашла к нам, посидели, помянули… тут-то и вспомнилась история, показавшаяся мне, честно говоря, немножко сказочной. Там, в речном рассказе, тоже у одного человека сердце остановилось.
