«Говардс-Энд, вторник
Дорогая Мэг!
Дом оказался совсем не такой, как мы ожидали. Он старый и маленький, и все-таки восхитительный – из красного кирпича. Мы с трудом в нем помещаемся, и бог знает что будет, когда завтра приедет Пол (младший сын). Из холла попадаешь направо в столовую или налево в гостиную. Сам холл практически как целая комната. Открываешь там еще одну дверь и попадаешь в некое подобие коридора с лестницей на второй этаж. Там три спальни одна за другой, а над ними три мансарды. На самом деле это еще не весь дом, но остального не разглядеть – когда смотришь из сада перед домом, видно только девять окон.
Там есть еще огромный ильм – слева, если смотреть вверх, – он слегка наклоняется к дому и отделяет сад от луга. Я уже успела влюбиться в это дерево. Есть также обычные вязы, дубы – ничуть не хуже, чем повсюду, – груши, яблони и плющ, хотя нет никаких серебристых берез. Однако пора перейти к хозяину и хозяйке. Я только хотела показать тебе, что дом совсем не похож на то, что мы воображали. И почему только нам пришло в голову, что он весь в безделушках-завитушках, а сад сплошь в желтых дорожках? Наверно, оттого только, что мы связывали их с дорогими отелями – миссис Уилкокс фланирует в вечернем платье по длинному коридору, мистер Уилкокс придирается к швейцарам и тому подобное. Мы, женщины, такие несправедливые.
Я возвращаюсь в субботу; каким поездом – сообщу позже. Они не меньше моего обиделись на тебя за то, что ты не приехала; ну, право же, Тибби такой зануда, каждый месяц у него новая смертельная болезнь. Каким образом он в Лондоне умудрился заболеть сенной лихорадкой? А хоть бы и лихорадкой, мне просто не верится, что ты отказалась поехать в гости ради того, чтобы слушать, как он чихает. Ты передай ему, что у Чарльза Уилкокса (старшего сына, который сейчас здесь) тоже сенная лихорадка, но он такой молодец и даже сердится, если мы спрашиваем о его самочувствии. Такие люди, как Уилкоксы, были бы очень полезны для Тибби. Но я знаю, что ты не согласна, лучше сменю-ка я тему.
У меня вышло такое длинное письмо, потому что я пишу до завтрака. Ах, какие красивые листья у здешнего плюща! Он обвил весь дом. Я выглянула из окна рано утром, и миссис Уилкокс уже гуляла в саду. Это явно ее любимое место. Неудивительно, что иногда у нее усталый вид. Сначала она смотрела, как распускаются большие красные маки. Потом направилась с лужайки на луг, мне слева как раз виден его уголок. Подол платья волочился за ней по мокрой траве, и она вернулась с целой охапкой сена, которое накосили вчера – наверно, для кроликов или еще каких-нибудь животных, – и все нюхала его. Воздух здесь восхитительный. Потом я услышала, как стучат крокетные шары, и опять выглянула в окно: оказалось, тренируется Чарльз Уилкокс; они тут любят всякие игры. Чуть погодя он принялся чихать, и ему пришлось прекратить игру. Потом снова послышался стук – теперь уже тренировался мистер Уилкокс, и вдруг: «Апчхи, апчхи», – и ему тоже пришлось прекратить. Тогда выходит Иви, делает гимнастику на турнике, прибитом к сливовому дереву, – у них здесь ничего не пропадает даром, – потом говорит «апчхи» и уходит в дом. И наконец опять появляется миссис Уилкокс, платье за ней шур-шур, она все нюхает траву и любуется цветами. Я описываю тебе все это так подробно, так как однажды ты сказала, что жизнь иногда жизнь, а иногда всего лишь спектакль, и нужно научиться отличать одно от другого, и до сих пор я считала, что это «заумные штуки Мэг». Но сегодня утром все действительно похоже не на настоящую жизнь, а на пьесу, и мне было ужасно забавно наблюдать за Уилкоксами. Наконец-то в дом вошла и миссис Уилкокс.
