— Я умоляю тебя, Родя! Умоляю! Хочешь, на колени встану? Вот!
Смотри! — Сашка рухнула на пол, прижав к груди свои тонкие изящные
ручки. — Я на коленях стою перед тобой. Что тебе ещё нужно?
Пухлые чувственные губы цвета спелой малины дрожали, подбородок
подергивался, а в огромных синих глазах замерли каплями застывшей
ртути слёзы. Мутная пелена прятала от меня её настоящие чувства.
Что там? Боль? Гнев? Отчаяние? Не это интересно было, это я все уже
видел. Другое искал…
— Родя, отступись! — шепнула она, и веки дрогнули, роняя
хрусталики слез.
Наконец-то… Ничего не мешало смотреть в глаза любимой женщины,
что стояла на коленях, умоляя меня о помощи. Вот только помочь я ей
никак не мог. Невозможного она требовала от меня. Не отдам! Не
уйду! Знала, но все равно умоляла, отчаянно пытаясь спасти
никчемные жизни… Поздно, девочка моя. Ещё не понимаешь, но моя ты.
Вирусом стала, в каждую клетку въелась, душу всю истрепала! Не могу
уже без хрипловатого голоса в динамике телефона, сладкого аромата
кожи и звонких стонов, разрывающих перепонки в момент удовольствия.
Не мог!
Молчал, смотря на неё сверху. Сашка отпустила лохмотья
истерзанного шёлкового платья, подпуская мой блуждающий жадный
взгляд ближе. Манила. Чаровала. Но упорно продолжала просить о
невозможном.
Не знаю, что она увидела в моем взгляде, но, не вставая с колен,
стала приближаться всё ближе и ближе, отчаянно протягивая
подрагивающие руки ко мне. Вцепилась в ткань брюк, сжала в кулаки и
прижалась. Крепко. Чувствовал её всхлипы, дрожь и напряжение,
благодаря которому она ещё могла двигаться, говорить, думать.
Держалась за меня, как за последнюю ниточку, чтобы не рухнуть в
обморок.
Видел и все равно молчал. С усилием отвёл взгляд к окну, чтобы
спрятать слабость свою перед любимой женщиной. Солнце почти
поднялось над горизонтом. Лучи его беззаботно рассыпались по крышам
домов, неся надежду на доброе утро. Но не мне… И не ей. Они
обходили стороной здание, в котором находился мой офис, решив не
прогонять тьму, что укрывала двух запутавшихся людей.
— Ты хочешь вернуться к мужу? — мой голос эхом прозвучал в
пустом кабинете, пугая отстранённостью и безразличием.
— Родя… — прошептала Сашка и отстранилась. Она сильнее сжала
ткань и отчаянно затрясла, заставляя повернуться к ней, но не
мог…
— Отвечай!!! — внезапно заорал я, уже не в силах держать то, что
кипело внутри. Хватит! Боли, что раскалённым свинцом сжигала меня
изнутри, стало настолько много, что хотелось волком взвыть, чтобы
выплеснуть хоть немного. И взгляд этот её. Чистый, томный,
болезненный… сдирал с меня кожу наживую. Медленно, словно
наслаждаясь невыносимыми мучениями. Эх, Сашка…
— Я люблю тебя, — выдохнула она, не дождавшись моего оборота,
встала с коленей и отстранилась.
Холод вмиг заменил тепло её касаний, и я начал задыхаться, вдруг
отчётливо представив, что это наша последняя встреча. Сука! Ни
черта не боялся! А её потерять страшно. Да так, что сердце
заходится дрожью, в глазах темнеет, а вдох приносит столько боли,
что орать раненым зверем хочется!
— Люблю, Родя, люблю. Отступись, так лучше будет.
— Кому? — я резко обернулся, заставив её вздрогнуть от испуга.
Протянул к её лицу руку, впился большим пальцем в мягкие влажные
губы, наслаждаясь тихим стоном, что непроизвольно вылетел из её
рта. Не это хотел услышать. Не это… Скажи, Саша… Скажи то, что
чувствуешь.
— Он убьёт тебя, если не отступишься, — схватила меня за отворот
пиджака и прижалась крепко-крепко, словно холодно было. Согреться
пыталась. — И отца убьёт… А потом меня и... Отступись, Родя!
— Это твой выбор? — усмешка вырвалась из моего рта, больно
ударив её в самое сердце. Сашка замерла, зажмурилась, как от
хлёсткой пощечины. А потом жадно стала цепляться за шею, царапая
длинными ногтями кожу, хрипела в попытке прижаться ко мне губами,
как делала это всегда, в попытке забыться. Но тело было
парализовано, хотя внутри все взрывалось от желания обнять, ощутить
её мягкий дразнящий поцелуй и спрятать. Присвоить. Скрыть от всего
мира.
