– Садись, сын, – крайне мягко
произносит отец.
Испытывать его терпение нет никакого
желания, но я настолько привык к гневу и ору, что любая просьба
проходит по касательной. Напряженно застывая посреди кабинета,
смотрю на мнущуюся рядом с ним англичанку, не скрывая неприязни.
Какого хрена им от меня понадобилось среди лета? Что такого
срочного, что эта клуша заявилась к нам домой?
– Че не так?
По факту тупо вынуждаю отца
использовать куда более естественный жесткий тон:
– Не начинай кочевряжиться, Кирилл.
Садись, сказал. Важный разговор предстоит.
Стискивая челюсти, опускаюсь в
кресло. Но старик не спешит сотрясать воздух словами. Продавливает
взглядом для начала. Царь Соломон, вашу мать.
Похрен.
Я давно научился выдерживать самые
затяжные вступительные паузы с абсолютным безразличием на лице. А
вот эта бледная моль, занудная преподша которая, заметно волнуется.
Как ее там? Людмила… Валентина… Татьяна… Да к черту. Неважно.
– В конце августа мы с Валентиной
Николаевной заключаем брак.
Какую бы школу жизни мне ни пришлось
пройти под кнутом «любимого папочки», эта новость махом выбивает из
равновесия. Не то что лицом не владею, в голове все мысли
разлетаются. Остается лишь высеченное «заботливым» родителем
сообщение. Оно же настырно долбит виски.
Сука, чувак, отомри… Вашу мать…
Да меня будто инсульт разбил!
Пошевелиться не могу, не то что говорить… Когда же первая волна
шока отступает, эмоции выдает жуткий хрип в голосе.
– Это приглашение? Или я должен уже
сейчас вас поздравить? – иронизируя, мрачно ухмыляюсь.
Перевожу взгляд с разгневанной рожи
«папочки» на бледную физиономию будущей мамочки и задаюсь рядом
ожидаемых вопросов. Когда это, мать вашу, произошло? Почему я не
знал, что у отца кто-то есть? Ректор и рядовая преподша – что за
блевотная пошлость? Он трахал ее в своем кабинете? Как долго это
длится, если они уже женятся?
Но самым главным вопросом,
замещающим все прочее, является обыденное: «На хрена?».
На хрена, мать вашу?
Зачем отцу жениться? Супруге он тоже
будет отвешивать затрещины и подзатыльники, просто потому, что
«день выдался тяжелым»? Может, ради этого и заключает брак, чтобы
было на ком вымещать свой гнусный характер? Ко мне ведь с недавних
пор не рискует приблизиться.
– Не ерничай, Кирилл, – повышая
голос, на крик старик все же не срывается. Значит, подстилка не в
курсе, какой тварью он может быть. Но ничего, очень скоро узнает.
Потому что долго держать маску отец не способен. Дома его всегда
прорывает. Всегда. – Тебе, черт возьми, девятнадцать! А в этом
возрасте совершенно неуместно вести себя, словно обиженный
ребенок.
В который раз стискивая с силой
челюсти, давлю таким образом внутри себя вспышку ярости. Приставив
к губам кулак, сдерживаю рвущие нутро слова. Крайне медленно
перевожу дыхание, отстраненно отмечая, как при этом гневно трепещут
ноздри.
Да пошел он. Пусть выступает. Чертов
аспид.
Готов даже поддержать финал
аплодисментами, ибо очень занимательной получается эта постанова.
Глядя, как яростно двигается выдающий его истинную личину
перекошенный рот, половину текста пропускаю мимо.
– У Валентины Николаевны есть дочь.
В этом году она поступает в нашу академию. Точнее, поступила. Уже
зачислена, безусловно.
Безусловно… Мне-то, мать вашу,
какая, на хрен, разница?
– После свадьбы Варя вместе с нами
будет жить в этом доме.
Вот это вот… Вот это… Что, блядь?
Какого черта?
– Надеюсь, ты понимаешь, что должен
будешь вести себя подобающим своему возрасту и воспитанию образом,
– голос отца еще жестче становится. Давно различаю малейшие
полутона. Просто для справки: сейчас разговаривает со мной, как с
зарвавшейся псиной. – Узнаю, что обижаешь… – конечно же, при своей
даме не может выдать обычных угроз. Они шокируют даже
уголовника-рецидивиста. А в миру «папочка» позиционирует себя, как
ебаный, понимаете ли, интеллигент. Профессор Бойко даже матом не
ругается, это прерогатива тупорылого быдла. – Будешь относиться к
Варе, как к сестре, – последнее уже четкий приказ.
