Расплатилась с таксистом, он вытащил
из багажника чемодан. В горле ком, когда смотрю на кованые
двухметровые ворота с позолотой, на ухоженный газон, на увядшие
розы, которые я сама сажала. Давно, когда могла называть это место
своим домом.
Осенний ветер бросает под ноги
жёлтые листья. Я нажимаю на звонок. Оглядываюсь, когда машина такси
трогается с места и, поравнявшись с розовым кабриолетом, скрывается
за поворотом. К воротам подходит незнакомый охранник.
Неудивительно. Мачеха заменила всю прислугу после того, как
отправила меня жить в студенческое общежитие.
– Что вам? – лает верный пёс
мачехи.
– Гони эту шавку в спину! –
Командует белобрысая грымза и достает из машины ворох пакетов со
знаменитыми логотипами, громко хлопает дверью.
Я приосанилась, выдержала взгляд
змеюки с достоинством.
– Привет, Эльвира.
– Что тебе надо? Неясно? Вали
отсюда! – Теплый прием, нечего сказать. Она приблизилась, передала
пакеты охраннику. Меня душит сладковатый запах парфюма. Но я не
отступаю. Я больше не та заплаканная толстая девочка, над которой
она любила издеваться вместе с дочерьми. Вздернула подбородок.
– Куда свалить? Может, сразу к
семейному адвокату? Сказать, что ты не исполняешь волю моего отца и
не пускаешь меня в дом? Что тогда будет? Не боишься сама остаться
на улице? – змея шипит, на ботоксном лице ни одной морщинки. От
многочисленных операций лицо изменилось, в особенности глаза, стали
раскосые, как у кошки.
– Это больше не твой дом! Мало того,
что я содержала тебя все эти годы.
– Не ты! Это отец оставил мне
трастовый фонд.
– Теперь ты совершеннолетняя, –
продолжает она, не обращая внимания на мою реплику. – Пойди,
поработай!
– Обязательно воспользуюсь твоим
советом, «мамочка», – я знаю, как её бесит это обращение, поэтому
так и обращаюсь. Лицо Эльвиры белеет. – Я буду здесь жить. Хочешь
ты этого, или нет. Папа оставил за мной это право. – Эльвира, стуча
каблуками по каменной плитке, идёт вперёд. Кинула охраннику ключи,
приказывает загнать розовое уродство в гараж.
Не дождавшись приглашения, иду
следом. Второй громила ловит меня за руку и спрашивает у хозяйки,
что со мной делать.
– Пропусти, – не вижу Эльвиру, но
уверена, у нее сейчас перекошенное от злости лицо.
Иду, глаза жжёт от слез. Смотрю на
качели, которые отец подарил на мое шестилетие, на развесистый дуб,
в ветвях которого любила прятаться от отца. Я до сих пор тяжело
переживаю утрату, хотя прошло уже восемь лет.
Папа был для меня сродни божеству.
Самым любимым и добрым.
– Я выделю тебе комнату на первом
этаже.
– Та, что для прислуги? – мачеха
разворачивается, алые губы растягиваются в подобии улыбки.
– Тебя что-то не устраивает? –
ухмыляется мачеха. – Завещание обязывает меня выделить тебе угол,
но там не сказано какой именно, – сжимаю ручку чемодана, пальцы
белеют. Ничего. Я справлюсь. Ради того, чтобы мачехе жизнь не
казалась медом, я все вытерплю. Я позабочусь о «мамочке», доведу её
до истерики, узнаю, что тогда случилось с отцом на самом деле. А
потом уйду.
Мачеха открыла дверь, пропуская
внутрь.
– А где Тося? Это же ее комната
была? – небольшого роста девушка, обычная на вид, но у нее
прекрасная душа.
– Выгнала за воровство, – я закипала
от ненависти к мачехе. Думала, получится держать себя в руках, но
эта… выгнала Тосю, у которой и нет никого, сирота она. Как она
выпустилась из детдома, устроилась к нам в дом. Влюбилась в отца,
но он относился к ней как к дочери. Когда отец женился, она
проревела целый день, сидя в этой комнате.
– Скорее всего, она сказала правду.
А её ты не любишь. – Мачеха хмыкнула и вышла.
…Солнышко ярко светит, иду через
заброшки, радостно подпрыгивая. Уроки закончились раньше и это
радовало. Был ещё повод. К моим противным сестрам, придет мальчик,
их ровесник. Матвей.
