Я ведь именно такой ее себе представляла.
Высокой, худощавой старушкой в мантии с остроконечным капюшоном.
И серебряной косой в руке, конечно же.
— Пришло время, Александра, — заунывно тянет она.
Я не соглашаюсь. И даже доезжаю до реанимации.
Прилипала-Смертушка плывет следом, продолжая настаивать.
— Отжила ты свое в этом мире, горемычная. Ни семьи, ни
детей. И родителей нет, никто печалиться не будет.
Рано мне еще крест на себе ставить — упираюсь. Что такое
двадцать шесть? Ничего, считай!
— Будет у тебя еще шанс. Пойдем, — подает мне костлявую
руку с длинными ровными пальцами. — Провожу.
Мне и здесь хорошо! Только больно очень… И дышать тяжело.
— Не хочешь? Что ж… Тогда путь один — вечное
забвение.
Такой поворот меня тоже не устраивает. Соглашаюсь на другой мир
и вкладываю свою призрачную ладонь в ледяные пальцы Смерти. Даже
расспросить подробнее не успеваю.
Рывок!
И я уже тут — посреди темного леса в глухую ночь.
Чертыхаясь и собирая больничными тапками кочки, бреду через
лес.
— Тебя ждет замечательная жизнь… — бурчу под нос, передразнивая
интонацию тетки с косой. — В новом мире, с новыми возможностями…
Может даже с телом в этот раз повезет.
Грубиянка! Нормальное у меня было тело. Мое, родное, верно
служившее двадцать шесть лет. Пока досадная случайность не бросила
его через дорогу на красный свет. Ну, как, случайность… Моя глупая
голова, скорее. Замечталась, не дошла до пешеходного перехода — и
вот, надо мной уже врачи скорой помощи, а за ними — осуждающий
взгляд Костлявой.
— Иди по тропе, не сворачивая, — слышится далеким
отголоском. — Выйдешь к своему дому.
На этом связь прерывается, остается лишь следовать указанию.
Какое-то время на мне джинсы и ярко-розовая футболка, в которых
была во время аварии. Но потом они почему-то сменяются больничной
рубахой и белыми тапками. А еще спустя пару минут даже эта одежда
пропадает. Я бреду по лесу совершенно голая, зябко ежась и растирая
холодные плечи незнакомыми руками.
Ладошки меньше, чем мои прежние, пальцы изящнее, но с грязными
поломанными ногтями и множеством заживших порезов. Я даже
останавливаюсь, вытягивая перед собой руки. Тонкие запястья, почти
костлявые.
Словно вынырнув из глубокой воды, делаю судорожный вдох и
принимаюсь себя ощупывать, осматривать.
Я болезненно худа! И кожа, покрытая грязью с какой-то зеленой
субстанцией — слишком бледная. Где Смерть это тело откопала?
— Бр-р-р, главное, чтоб в буквальном смысле не с могилы
достала…
Кстати, голос. Он выше и звонче моего прежнего, но очень
похожий. Лицо я увидеть только в зеркале смогу, а в остальном —
куда взгляд достал, осмотрела. Либо жизнь у прежней хозяйки тела
была очень трудная и бедная, либо ее взаперти долгое время
держали.
Помимо этих в голову лезут более криминальные версии, но я их
упрямо откидываю прочь.
Кроме тщедушной тушки мне достались густые красно-рыжие волосы
до самой попы. Такие же грязные, как и вся я, но цвет при свете
луны все ж рассмотрела.
Или не в луне дело?
Кажется, вижу я слишком четко и ясно для ночи.
Совсем рядом ухает филин, ему вторит сыч, крича откуда-то из
зеленой чащобы за моей спиной.
Я вздрагиваю, озираясь.
Шелест зеленых крон над головой, отдаленный треск веток под
лапами мелкого зверя, стрекот цикад. Десятки самых разных звуков!
Запах жухлой травы, прелых листьев, грибов, хвои.
И легкий ветерок щиплет свежестью обнаженную кожу.
Выдыхаю и возобновляю шаг. Тороплюсь скорее выйти из этого
слишком громкого и яркого мира, в один миг вдруг обнаружившего
меня.
К счастью, деревья и кусты постепенно отступают, ветки редеют,
открывая глубокое звездное небо. Я оказываюсь на небольшой полянке,
где стоит деревянный дом.
Обхожу его, и понимаю, что нахожусь на пригорке. А внизу
раскинулся старый город с редкими огнями фонарей. Хотя, на город
это мало похоже… Может, большая деревня или село?
