Я никогда не чувствовала себя более
унизительно, чем в этот миг. Стояла на коленях перед парнем и в
тысячный раз просила прощения! Конечно, знай я тогда, что он из
себя представляет, вряд ли даже словом обмолвилась бы, но сейчас…
Сейчас всё совершенно иначе.
— Вы же понимаете, что для моего
отца это просто нереальная сумма? У него нет таких денег, —
просипела я, сжимая пальцы. Старые шрамы на них ныли от
засасывающей бездны в груди. — Он отдаст бизнес, мы перепишем
квартиру в центре города, продадим машины, возьмём займы…
— Этого всё равно не хватит, Марина,
— улыбнулся кредитор, прожигая меня своим взором. — Он предлагал
мне старшую дочь на откуп. Красавицу, умницу…
Я стиснула зубы и попыталась
проглотить ком, застрявший в горле, стараясь не представлять, как
больно будет Кате, когда она узнает об этом.
— Но даже девственная шлюха не стоит
таких денег. Даже если вы все три… — он бросил на меня
красноречивый взгляд и взболтнул лёд в стакане с явно крепким
напитком, отчего холодные кубики звякнули о стекло, — сдадитесь мне
в сексуальное рабство на всю оставшуюся жизнь.
Мне стало плохо. Нет, он ясно дал
понять, что ему не нужны секс-куклы, но и выхода никакого не
предлагал. Слишком большая сумма, чтобы прощать. Слишком большая,
чтобы позволить нам самим найти выход. Отец связался с плохими
людьми, это очень хорошо чувствовалось в поведении парня,
разыгрывающего шахматную партию. И в его друге, который смотрел на
меня с такой же насмешкой и абсолютным безучастием.
— Так зачем ты пришла, Марина, зная,
что расплачиваться твоему отцу со мной нечем? — Он протянул руку к
шахматным фигурам и сделал первый ход знаменитыми «Е-два —
Е-четыре». Прошлую партию он проиграл как полный профан.
— Просить не убивать отца, — едва
слышно произнесла я, опустив взгляд.
Тот рассмеялся в ответ. Рассмеялся
зло и неприятно, отчего я покрылась мурашками. Ведь этот смех не
сулил ничего хорошего.
— Он продал каждую из своих дочерей,
Марина. Продал тебя и твоих сестёр, как обесцененные вещи.
Я зажмурилась, сдерживая слёзы,
пытающиеся пробиться через стену отчуждения. Он был прав. Отец
пытался откупиться нами за свой карточный долг, но… Я прекрасно
знала: если отца убьют, следующими станем мы с девочками. Так какой
смысл во всём? Не нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы понимать,
чем всё закончится, если папа умрёт. Может, со смерти мамы он и
стал козлом, но… Я знаю, ему нет оправданий. И даже такое горе не
очистит его передо мной и девочками. Но я верила, что всё можно
изменить. Ему просто нужно очнуться. Понять, что со дня, когда в
его жизни не стало главной женщины, прошло много времени и нужно
возвращаться.
Да, больно. Да, принимать
действительность тяжело, но нам, его дочерям, это сейчас
необходимо. Он топит себя и утягивает нас следом. Я не уверена, что
смогу и дальше тащить старую дырявую бригантину под названием
«семья».
В комнату вошёл какой-то мужчина в
чёрном костюме. Он передал заимодавцу отца папку, в которую тот
немедленно заглянул и увлёкся чтением. Я же продолжила попытки
как-то смягчить его.
— Ваши люди избили и довели папу до
сердечного приступа, — проговорила, почти задыхаясь от разрывающей
изнутри боли. — Если он умрёт, ваша расписка станет ничтожной.
— Если он сдохнет, долг перейдёт по
наследству. Думаю, никто из вас не посмеет отказаться, — подтвердил
он мои предположения о своих намерениях в отношении нас. — Поэтому
в ваших же интересах решить эту проблему как можно скорее. —
Кредитор посмотрел на доску, снова сдвинул пешку. — Он говорил, ты
окончила курсы секретаря руководителя?
Я не отрывала взгляда от шахматной
доски, а потому прекрасно видела положение фигур на ней. Они
разыгрывали дебют, но практически сразу перешли в эндшпиль.
