Пролог: Тропический Анекдот с Побочным Эффектом
Бали. Воздух – густой суп из запахов жасмина, гниющего манго и океанской соли. Влажность обволакивает, как мокрая простыня. Алексей Сомов сидит под соломенным навесом дешевого варунга на пляже, где песок больше похож на перемолотый коралл, чем на золото из рекламных проспектов. Перед ним – пишущая машинка «Селигер» (трофейная, купленная на первые «культвирусные» гонорары в спецмагазине для номенклатуры). Справа – почти пустая бутылка местного рома «Арак Салама» (дешево, крепко, пахнет клеем и кокосом). Слева – стопка чистейшей, ослепительно белой бумаги с водяными знаками посольства ОГРОМНОЙ страны. На ней красуется гриф: «Совершенно Секретно. Особой Важности. Только лично в руки Товарищу Послу».
Сомов смотрит на лист. Чистота бумаги режет глаза после ленинградской вечной серости, вечного дефицита, вечной замызганности всего. Он делает глоток рома. Жжет. Не как ленинградская «андроповка», а как-то… экзотично-противно. Как и все здесь.
Его взгляд скользит по пальмовым листьям, колышущимся на ветру. «Зеленые крокодилы», – думает он. – «Глумов бы оценил. Вирус «Тропический Ужас». Внедрить в подсознание туристов ассоциацию пальм с хищными рептилиями. Паника. Отмена туров. Коллапс индустрии гостеприимства вражеского региона. Да…» Он фыркает. Глумов. Тот самый полковник Глумов из Отдела «КультВирус» ГРУ, свято веривший, что можно свалить экономику Недружественной Страны, запустив в ее народ мем про ленивых коал или песню про бессмысленность пенсионных накоплений под видом хип-хопа. И что этим процессом можно управлять. Как танком.
Сомов снова смотрит на чистый лист. На нем должен быть отчет о проделанной за месяц «диверсионной» работе. Исправительные работы особого рода. Его наказание за то, что его «идейные вирусы», вместо того чтобы разрушать Запад, оказались блестящей сатирой на Родину и сделали его там тайной знаменитостью. Вместо лагеря – Бали. Вместо колючки – пальмы. Вместо зэков – загорелые туристы в вызывающе ярких плавках. Абсурд, возведенный в абсолют. Пиррова победа хаоса над системой, где победителю достается не триумф, а вечная ирония и бутылка дрянного рома.
Он вспоминает Ленинград. Сырые подъезды, вечно потные от конденсата окна в коммуналке, запах дешевого табака и капусты. Вспоминает Глумова на «мозговых штурмах», с горящими фанатичным блеском глазами, впитывающим его бред про «вирус коллективного пессимизма» или «балет деиндустриализации». Вспоминает Майора Петрову – ее холодный, буравящий взгляд, который, кажется, видел его игру, но никак не мог поверить в такую наглость. Вспоминает страх. Постоянный, кислый страх разоблачения, который запивался дешевой водкой, превращаясь в лихорадочную отвагу авантюриста.
А потом – трибунал. Ярость Глумова: «Он не ослаблял врага! Он нас осрамил! Весь мир читает его пасквили как правду о нас!» Сомов на том трибунале, кажется, был пьян. Говорил что-то про то, что настоящий вирус – это сама вера в то, что душу народа можно купить, как селедку в гастрономе, и направить, как снаряд. Говорил, что искусство – это стихия, а не артиллерия. Что его «диверсии» были единственно честным творчеством в стенах, пропитанных ложью. И что оно, это творчество, оказалось заразнее всех его выдуманных вирусов вместе взятых. Судьи смотрели на него, как на сумасшедшего. Что, в общем-то, было близко к истине.
И вот итог. Бали. Ссылка под видом «особо важной миссии». Формально – он должен «изучать идеологическую уязвимость курортных анклавов» и «разрабатывать точечные вирусы для дестабилизации туристического потока». Фактически – его спрятали с глаз долой, подальше от возможных вопросов и скандалов. «Главный креативщик идеологических диверсий» превратился в «научного сотрудника посольства по изучению курортной деградации». Его оружие – пишущая машинка. Его поле боя – пляж. Его цель – придумать, как оправдать свое существование здесь еще на месяц, написав очередной секретный отчет о… о чем? О бессмысленной красоте закатов? О гипнотизирующем действии океанского прибоя на буржуазное сознание? О том, как местные обезьяны воруют очки у туристов – явная диверсия против оптической промышленности?
