Я появилась на свет дважды. Во второй раз главным правилом моей
жизни стало не думать о прошлом. Я следую ему неукоснительно, но
тот день помню до мельчайших подробностей: первый вдох и огонь,
охвативший мои лёгкие, холодные слёзы бабушки, падающие на мою
кожу, и рваные рыдания, когда она сжимала меня в объятиях,
благодаря Вселенную за спасение единственной внучки.
Быть здесь и сейчас — это правило, которое нельзя нарушать. Но я
нахожусь в единственном месте, где законы жизни не властны, ведь
здесь распоряжается Смерть.
Закрываю глаза, поднимаю лицо к небу, чувствуя, как по коже
приятно танцуют солнечные лучи. Шёпотом, утопающим в шелесте трав,
произношу молитву:
— Мы не виним предателей, сбежавших на Тальпу. Не возвращаемся к
прошлому, но помним: искусственный мир обречён. Великий Пожар
превратил нас в эдемов, солнечных людей. Мы служим Солнцу, воде,
воздуху и земле. Мы называем Вселенную Иоланто и верим в скорое
Исцеление. Пускай моё сердце стучит в одном ритме с сердцами
ближних. Пускай Иоланто направляет меня.
Я вдыхаю насыщенный древесный запах и ароматы цветов. Среди них
чувствую особенный — тонкий, нежный. Он похож на предрассветный
воздух — самый чистый, лишённый ярких запахов трав и цветов,
уснувших на несколько часов, звенящий от всеобъемлющей пустоты и
одновременно наполненности. Это священная фацелия: её цветы пахнут
капельками дождя на лепестках и росой на траве. Ненавязчивый аромат
обещает богатый урожай, вечное лето и несколько минут
одиночества.
Открываю глаза. Аметистовая аллея пылает всеми мыслимыми
оттенками фиолетового — это цвет божества Иоланто. У многих цветов
и кустарников даже стебли такие же. Фиолетовое море разбавляют лишь
светло-рыжие стволы деревьев и зелёная трава. Среди цветов я вижу
множество бутонов священной фацелии. Они похожи на большие шишки,
только фиолетово-лиловые. Ячейки, напоминающие соты, блестят
капельками воды. Цветы уже распустились, по форме они подобны
бабочкам.
Я вхожу в туннель из деревьев и наслаждаюсь нежно-лиловым
свечением, в котором оказываюсь. Поднимаю руку и легонько провожу
по свисающим гирляндам цветов. Лепестки такие нежные, что боязно их
касаться.
Прохожу вперёд, сворачиваю дважды направо и попадаю в один из
самых отдалённых уголков сада.
Сажусь на изогнутый ствол дерева и прямо передо мной оказывается
насыпь. Она густо укрыта цветочками, изображающими два лица. Если
верить цвету бутонов, то у моего папы были рыжие волосы, а у мамы
светились золотом, как у меня, хотя ей так и не суждено было стать
солнечным человеком…
Я смотрю на могилу, но в моём сознании мелькают совсем другие
образы: высокий крепкий мужчина с тёмными волосами и бледной кожей
и женщина с выразительными голубыми глазами. Больше такого цвета я
никогда не встречала.
Время от времени мне снится, как мужчину и женщину тащат люди в
серых костюмах и масках, скрывающих лица. Есть и другой сон: я вижу
силуэт мужчины — высокого, с широкими плечами; он поворачивает ко
мне лицо, и луч света, медленно подползающий к нему, обещает
раскрыть мне, кого я вижу, но в последнюю секунду всё тонет во
мраке, и тайна остаётся неразгаданной…
Как обычно, стоит вспомнить о видениях, и начинает болеть
голова. Однако надоедливый шум в ушах не мешает расслышать в
звенящей пустоте звук приближающихся шагов.
— Я знала, где тебя найти, — раздаётся голос, и мне не нужно
оборачиваться, чтобы понять, кому он принадлежит.
Обычно звонкий и крепкий, здесь, на кладбище, он звучит
намеренно тихо. Молча киваю, ощущая, как тёплая рука Ноны ложится
на моё плечо. Девушка садится рядом.
Будь на её месте кто-то другой, я уже покраснела бы от стыда,
ведь изнываю от ускользающих воспоминаний на кладбище, в
одиночестве. Я старалась бы приветливо улыбаться, интересоваться
самочувствием и желать душистой фацелии. Спрятала бы грустные мысли
так далеко, что позже едва ли вспомнила бы о них.
