Soundtrack - Immortality by Céline
Dion
Сначала был толчок - лёгкий, едва заметный. Будто меня коснулась
крылом бабочка. А после удивлённый голос произнёс:
- Твою мать, что это?
Человек выглядел настолько опешившим, что я невольно прыснула.
Вероятно, секунду назад он почувствовал, что налетел на бетонный
столб, и теперь таращился в темноту в тщетной попытке его
разглядеть.
Перед ним лежал безлюдный проулок, ведущий к одной из оживлённых
улиц Порт-Анджелеса. Ни столбов, ни привычных для города больших
мусорных баков. Пусто. Однако на что-то же он налетел!
Услышав мой смех, человек попятился. Я чувствовала исходящий от
него запах алкоголя. Похож на завсегдатая баров, которых на этой
улице всегда в достатке.
- Кто здесь?
Его тело напряглось. По старой привычке, наработанной годами,
мужчина сжал кулаки, принимая оборонительную позу. «Выпить и
вмазать». Могут пройти годы, десятилетия, даже века, но всегда
найдутся любители проводить вечера подобным образом.
Не знаю, зачем я это сделала. Может, захотелось развлечься. Может,
из приступа человеколюбия предприняла попытку отсрочить его смерть
от цирроза печени лет так на пять.
Приблизившись вплотную, я выдохнула в лицо:
- Это я-яяя. Смерть твоя-яяя.
Я знала, что он почувствует моё холодное дыхание. На то и был
расчёт. На секунду показалось, что я перестаралась, и в желании
спасти пьянчужку от преждевременной смерти неосторожно её
приблизила. Человек мгновенно побелел, отшатнулся и в ужасе
схватился за сердце. Он не дышал и лишь неслышно хватал ртом
воздух, напоминая выброшенную на берег рыбу. Через мгновение из его
горла вырвался девчоночий визг и, развернувшись, мужик задал такого
стрекача, что я снова расхохоталась. Визг поднялся на тональность
выше.
Человек бежал по проулку, держась за сердце, и визжал, как
поросёнок. А я смеялась ему в спину, зная, что всё это время
он меня слышит. Да, дружок, теперь ты знаешь, на что похожа белая
горячка.
Тоску и грусть, что накатывали всякий раз, когда я оказывалась в
родных местах, как рукой сняло. Я ещё раз посмотрела в след
убегавшему, а затем развернулась и спокойно направилась в сторону
освещённой улицы, не забыв напомнить себе, что надо быть
осторожной: почти столетие практики пользования даром невидимости,
а я до сих пор позволяю себе налетать на прохожих.
Что заставляло меня каждый раз
возвращаться? Почему по прошествии стольких лет я не
перестаю называть эти места домом? Что за глупый мазохизм
стремиться туда, где уже давно ничего не осталось. Ничего и
никого.
Но всякий раз желание возникало внезапно. Крупица сознания
цеплялась за что-то знакомое – образ, звук, что угодно, – и, бросив
всё, что на тот момент составляло мою жизнь, я летела сюда. Сколько
раз я обещала себе не делать этого? Сколько раз уговаривала, что
этот уж точно будет последним; что хватит глупо и бездумно
поддаваться эмоциям. Можно подумать, у меня ещё остались
эмоции.
Но всегда, когда накатывали воспоминания, мои нервы натягивались до
состояния струны на идеально настроенной гитаре. Можно подумать, у
меня ещё остались нервы.
Я появлялась в этом всегда хмуром краю, и сердце начинало
предательски биться в ожидании. Что ещё немного, и возможно я
увижу…
Можно подумать, у меня ещё осталось сердце.
Вот и сейчас я шла по освещённым улицам хорошо знакомого города.
Шла чётко по направлению к западной окраине, чтобы при первом же
появлении деревьев покинуть гладкую асфальтовую дорогу и, зайдя в
лес, отбросить привычную для человека размеренность и
побежать.
Только здесь, в этих вековых лесах среди деревьев, заросших по
самые макушки мхом, горных хребтах с соснами, цепляющимися
артритными корнями за скалы, холодных, не тронутых тиной и ряской
озёрах, я снова чувствовала себя юной.
Восемнадцатилетней.
