— Мааам, я уезжаю, Дима уже у подъезда, где моя джинсовая
куртка? — тихо спросила я, заглядывая в мастерскую. Точнее в
бывшую родительскую спальню, но с каких-то пор все в нашей семье
звали её именно так. Я уже и не помню, с каких пор просторная
комната перестала быть жилой. Книжный шкаф заняли художественные
принадлежности — кисти, грунт и самые разнообразнее краски, на полу
расположились картины, а холсты были аккуратно свёрнуты в трубочки
и задвинуты в дальний угол. Кирилл уж точно не застал время, в
которое здесь всё выглядело иначе.
Мама моя — Елизавета Викторовна Бесовская являлась человеком
тонкой душевной организации и увлекалась живописью. К счастью, не я
одна считала родительницу очень талантливой художницей, так что
картины продавались весьма неплохо. Рисовала она часто и
вдохновенно, так что я не удивилась, найдя её ранним утром сидящей
перед мольбертом с загадочным видом и деревянной палитрой в
руках.
Пшеничные волосы были забраны в небрежный хвост, на щеке
красовалось масляное пятно, а пальцы крутили тонкую кисточку.
Мама, казалось, даже не заметила моего появления, но
впечатление было обманчивым.
Я проскользнула мимо полотен, чтобы заглянуть за её плечо.
Картина пестрила красками — сияюще-золотым, бордовым и алым,
оттенками аквамарина, охры, меди. Она была пропитана жизнью, и
казалось, вот-вот придёт в движение. Сюжет, изображающий сказочный
восточный рынок, бережно передан во всех подробностях, поражая
количеством деталей. Продавцы в тюрбанах и разноцветных
традиционных халатах расхваливали товар на прилавках, заваленных
заморскими диковинками и дивными тканями. Меж людей шустро сновали
чумазые мальчишки-попрошайки, и один из них как раз был занят
срезанием кошеля у зазевавшегося мужчины. Маневр не остался
незамеченным, и парень с минуты на минуту рисковал быть пойманным
за руку.
Я нахмурилась, работа будила во мне смутное чувство тревоги, но
понять, чем это вызвано было уже невозможно.
— Сашка… Ну как тебе?
Чудесно? Волшебно? Потрясающе? Это всё она уже слышала, да и
сама знает, что я восхищаюсь её картинами.
— Хм… Прослеживаются мотивы Сезанна, верно? — Протянула я с
видом профессионального художественного критика, на что мама лишь
усмехнулась, поспешно вытирая кисточки и снимая
фартук.
— Нет, не прослеживаются, ты совсем не разбираешься в живописи.
А куртку твою я постирала, она у нас на балконе висит, должна уже
высохнуть.
Наваждение, навеянное картиной, слетело с меня подобно сухой
луковой шелухе, и я, торопливо поцеловав маму в щёку, помчалась за
любимой курткой, стараясь не думать о том, как катастрофически
опаздываю.
В сердце давно уже поселилось шальное воодушевление, ведь Димка
— друг детства ещё с начальных классов, пригласил меня съездить на
две недели в Абхазию на свадьбу двоюродной сестры. Он решил сделать
поездку своеобразным подарком на моё девятнадцатилетние, а если
учесть то, как я люблю путешествовать, лучшего сюрприза и придумать
было нельзя.
Признаться, ехать к незнакомым людям на их праздник — ситуация
довольно неудобная. Меня всё ещё смущала предстоящая реакция
Димкиных родственников на наш приезд. Ведь они присылали
приглашения на семью друга, а в конечном итоге к ним должна была
заявиться чужая я. Однако друг клятвенно уверял, что всё пройдет
гладко. Его родители были людьми занятыми и
прерывать работу ради долгосрочной поездки не
собирались, решив взвалить миссию по налаживанию родственных
связей на сына, а он, в свою очередь, воспользовался
положением и позвал меня. Я же, посомневавшись, всё же пришла к
выводу, что дарёному коню в зубы не смотрят.
Моя мама эту поездку изначально не одобряла, опасаясь впервые
отпускать ребёнка так далеко, но в конечном итоге поддалась на
уговоры, смирившись с тем, что дочь выросла неугомонной дикаркой не
способной смирно просидеть на одном месте дольше минуты. С раннего
детства творческая натура Ма пробовала вырастить из
своего чада маленькую леди — привить любовь к музыке, танцам и
естественно, рисованию, но все попытки заканчивались провалом. До
двенадцати лет меня упорно наряжали в симпатичные платья и юбки,
водили в секции по вокалу и музыкальную школу, стараясь не
замечать, насколько меня всё это утомляет. Разучивание нот, и
скучные домашние задания в художке вгоняли в тоску, а
черно-белую палитру клавиш пианино я и вовсе скоро стала люто
ненавидеть. Вернее нет, инструмент конечно же, был ни в чем не
виноват и музыку я любила, но лишь когда её следовало слушать её, а
не создавать.
