Глава 1. Шепот Черного Камня
Последний разрыв облаков, последний клочок тусклого серого неба остался позади, отрезанный острым краем черной базальтовой стены. Свет, и без того скудный, угас, словно испуганная свеча. Его сменило другое свечение – фосфоресцирующее, багрово-лиловое, исходящее из самой глубины колоссальной расщелины. Оно не освещало, а указующе подсвечивало, выхватывая из тьмы зубчатые выступы, зияющие провалы и змеящуюся вниз, едва заметную тропу.
Ксилара сделала первый осознанный шаг вниз. Нога, обутая в мягкий, но прочный сапог из кожи талаксонского оленя, встретила не просто камень. Она встретила сопротивление. Не физическое, а магическое. Воздух в Расщелине Теней был густым, тягучим, словно сироп. Каждый вдох требовал усилия, каждый выдох был медленным, вымученным освобождением. И с каждым шагом это давление нарастало, давило не на тело, а на разум, на самое ядро ее существа.
Это была чужая магия. Древняя, как сам камень, и живая, как голодный зверь. Она не была нейтральной или безразличной. Она была враждебной, испепеляюще-чуждой. Она обволакивала ее, просачивалась сквозь поры кожи, цеплялась липкими пальцами за края сознания, пытаясь найти щель, слабину, через которую можно было бы проникнуть внутрь и выжечь все, что делало ее Ксиларой.
Она шла, прижимаясь ладонями к шершавой, холодной стене, не столько для опоры, сколько для того, чтобы ощутить хоть какую-то связь с реальностью, которая стремительно ускользала. Тропа была узкой, шириной в две ее ступни, и зигзагообразной, будто вырезанной в скале в припадке безумия. Один неверный шаг, одно скольжение – и пропасть, черная, бездонная, готовая принять ее в свои беззвучные объятия.
Но физическая опасность была лишь фоном, назойливым шумом по сравнению с симфонией ужаса, что играла внутри нее. Ее дар, ее проклятие и благословение, зажатое в тиски серебряным кольцом-оберегом Элриндора, бунтовал.
Он не просто шевелился. Он бился, метался, рвался на свободу, как дикий зверь, почуявший кровь. Но кровью здесь, в этой бездне, был не страх, не чистая эмоция. Здесь, в подземном царстве дроу, воздух был пропитан чем-то иным, более острым, более изощренным и… знакомым.
Эхом. Тысяч, десятков тысяч извращенных, исковерканных желаний.
Они доносились снизу, из багрового сияния Имордиса, как ядовитые испарения. Она не слышала их ушами; ее дар улавливал их напрямую, проецируя прямо в ее сознание. Обрывки образов, вспышки ощущений, шепоты темных страстей.
Вот холодная, острая как бритва жажда власти, желание сломать волю другого, услышать хруст костей под своими пальцами. Вот сладострастный, томный голос, мечтающий о полном подчинении, о растворении в чужой воле, о боли как о высшей форме наслаждения. Вот пронзительный, почти детский голосок, жаждущий всего лишь капли внимания, готовый ради этого на любое унижение. А вот древнее, размеренное, как биение каменного сердца, желание – творить. Создавать формы из хаоса, высекать красоту из страдания, лепить судьбы, как глину.
Это был хор безумия. Оргия пороков, возведенных в абсолют. И ее дар, ее «Чароцвет», созданный для того, чтобы пробуждать страсть, узнавал в этом хаосе родственную стихию. Он рвался к ней, тянулся, как растение к гнилостному, но питательному солнцу.
И впервые за все время, с того самого момента, как она очнулась в этом теле и обнаружила в себе эту ужасную силу, Ксилара почувствовала не страх. Не омерзение. Не панику.
Она почувствовала ответный, темный интерес.
Щелочь ужаса, что всегда поднималась в горле при неконтролируемых всплесках дара, на этот раз была смешана с чем-то горьковато-сладким, возбуждающим. Ее сердце, которое должно было бешено колотиться от страха, билось ровно и сильно, посылая по жилам волны не адреналина, а странного, предвкушающего возбуждения.
