— Ну, чего встала? Заходи! — грубо
окрикнул меня дядя Джеф, ткнув в спину сложенным пополам конским
хлыстом.
Легко сказать «заходи», когда стоишь
на пороге Тёмного леса, на самой границе белого осеннего дня и
густых таинственных сумерек, внутри которых затаилось древнее зло.
Легко сказать — трудно сделать.
О том, что этот лес проклят, знали
не только мы все с раннего детства, но и наши далёкие предки. Никто
не совался в заколдованную чащу без особой нужды. А теперь нужда
появилась, и откладывать дальше было нельзя. Дядя Джеф это
прекрасно понимал, однако даже у него не хватало решимости пересечь
черту, отделяющую нас от света и от прошлой жизни.
Я оглянулась в последний раз. Не на
родственника, хотя тот поспешно отвёл глаза и опустил голову, не
пожелав встречаться со мной взглядом. На дорогу, где осталась наша
серая лошадка, запряжённая в лёгкую повозку. На жёлтые и красные
пятна придорожных берёз и клёнов, за которыми колыхалась пожухлая
трава на отдыхающем поле. На едва различимые вдали домишки родной
деревни — приземистые, с рыжеватыми крышами.
— Я с Винсом не попрощалась, дядя, —
зачем-то сказала я. — Он ночью гулять убежал в открытую форточку.
Ты его почеши за ушком, когда он дома будет. Скажи, что я его
люблю.
Винсом звали моего кота. При мысли о
нём я не сдержалась и всхлипнула.
— Хватит, Мия! И без того тошно. Иди
уже вперёд! Ещё обратно ведь ехать, и хорошо бы успеть
засветло…
Ах да, дяде ведь предстоит
возвращаться. Я совсем не подумала об этом, потому что всё время,
беспрестанно, думала только о себе. Ведь я и есть та самая нужда,
из-за которой родичу приходится, рискуя жизнью, заходить в Тёмный
лес. И то, что я размышляю лишь о самой себе, подтверждает все
догадки и опасения по поводу моей внутренней сущности.
Во мне поселилось первозданное зло.
Во мне живёт демон. Так сказал отец Эспен, наш священник. И я знаю,
что это правда, какой горькой она бы ни казалась. Я уже не Мия,
которой восемнадцать лет. Я лишь вместилище для твари, проникшей в
мир живых из междумирья.
— Быть может, проклятый лес примет
тебя за свою, — буркнул дядя Джеф, когда мы осторожно ступили на
тропинку, что вилась между вековыми деревьями.
Я промолчала, не зная, что ответить.
Мысли о гнетущей неизвестности, а возможно — о скорой мучительной
смерти развеялись, словно дым. Несмело углубляясь в чернеющую
впереди чащу, я сосредоточилась лишь на том, что меня окружает.
Глаза постепенно привыкали к полумраку.
Толстенные стволы, покрытые влажной
корой, вздымались вверх. Там, на невообразимой высоте, они
расходились мощными ветвями, которые сплетались друг с другом,
образуя единый купол. В его прорехах кое-где проглядывали маленькие
клочки серого неба.
Внизу, под нашими ногами, торчали из
земли огромные корни, облепленные скользким мхом и поганками. И
захочешь влезть на такое дерево — в жизни не влезешь! Не за что
уцепиться пальцами, не на что опереться. Да и зачем? Что можно
разглядеть с верхушки? Тёмный лес простирается на много миль
окрест.
С одной его стороны — Вечные горы,
за которыми живут эльфы, с другой — необитаемые пустоши, а с
третьей — глубокая пропасть и чёрный город Трир. Город изгнанников
и преступников, проклятый не менее страшно, чем этот лес. Некуда
бежать. Разве что обратно домой, но туда нельзя. Во мне — демон, и
он жаждет причинить людям зло. Я опасна. Да.
Мы шли, а дядя с каждым шагом всё
больше пыхтел и кашлял. Два или три раза он останавливался, чтобы
отдышаться. Пот градом катился по его лбу и щекам, борода и усы
блестели от влаги. На меня он старался не глядеть.
Я знала, как ему непросто. Отвести
родную племянницу в лес, привязать к дереву и оставить на милость
богов, тёмных ли, светлых — трудная задача. Но он должен с ней
справиться. Ради семьи, ради детей. Так бывает, что у одних людей
есть будущее, а у других его нет.
