Мортен Ругро.
Дракон. Отставной генерал. Декан боевого факультета академии
Лоренхейта
— Я не стану этого делать, — категорично сказал я, чувствуя, как
внутри начнинается буря.
Из глубины памяти поднялась волна ненависти, ярости и жажды
мщения, которые, как мне казалось, должны были утихнуть за столько
лет. Про меня говорили, что я потерял часть души. Ошибались: я
потерял всю душу.
Шрам начал гореть, заставляя меня коснуться его.
— Морт, — Эриан Ферст, давний приятель и ректор академии
Лоренхейта, где я нашел свое успокоение, устало вздохнул, — ты
знаешь, что я могу приказать тебе. Но я прошу.
— Ты не имеешь права просить, зная, чья она дочь, — прорычал я,
упрямо поднимаясь в гору.
— Тем не менее, я прошу, — спокойно произнес Ферст, не реагируя
на мою злость.
Он прекрасно все понимал. Так же как я понимал, что у него тоже
нет другого выбора, иначе бы его не было тут.
— Какого демона именно сегодня? В этот гребаный день? — я
повернулся, еле сдерживая оборот.
Нервы, казалось, и так сегодня были обнажены, как и каждый раз в
годовщину тех событий. Но просьба Эриана окончательно выбила из
колеи.
На вершине холма уже стали заметны очертания обугленных
развалин. Я так и не нашел в себе сил вернуться сюда, отстроить все
заново, отпустить…
— Потому что девочка прибудет в академию уже завтра, откладывать
некуда, — совершенно серьезно ответил Ферст.
— Возьмись за нее сам. У тебя целый факультет тех, на кого
раньше махнули бы рукой.
— Они нестабильные. Она другая. Если ты откажешься взять девочку
под свое кураторство, то она останется до первого срыва. После — ее
заблокируют.
— Мне все равно, — процедил я, выходя на холм.
Вокруг уже зеленели новой листвой деревья вдоль поймы реки, где
мы с отцом ловили рыбу. Абрикосовые деревья в заброшенном саду
покрывались розоватым налетом цветов, готовых распуститься в
ближайшие пару дней. И чернеющие, так и не отмытые дождями стены
казались совсем неуместными в буйстве красок ожившей после затяжной
зимы природы.
— Кому ты врешь? Мне или себе? — насмешливо звучит голос
Ферста.
Я даже не обернулся, обходя сгоревший остов дома, в котором я
вырос, который я знал как свои пять пальцев и мог ориентироваться
хоть с закрытыми глазами. Сейчас он был похож на шрам на моей щеке,
только обезображивал не мое лицо, а мое прошлое.
По заросшей тропке прохожу к старому дубу, на котором старый
конюх когда-то приделал самодельные качели. Они тут же стали
любимым местом отдыха моей сестры. Их я оборвал в первую
годовщину.
— Ненавижу ложь, — ответил я Эриану, зная, что он следует за
мной, даже если я его не слышу. — И предателей.
— Тогда не предавай себя.
Я положил цветные светящиеся кристаллы на три могилы перед
собой. Мать, отец и сестра. Все три — с одной датой смерти. От руки
одного предателя. Того, чью дочь мне теперь предстояло
обучать.
Как бы Ферст не пожалел о своей просьбе.
— Нет, я, конечно, понимаю, что девочка почти безнадежна,
поступление к концу учебного года нелогично, — лебезит моя тетка
Фирра перед серьезным мужчиной в дорогом камзоле и с
пронзительно-синими глазами. — Да и с учетом всего того, что
натворил ее отец… Но это было последней волей моей покойной сестры,
потому я не могу…
— Дети не должны отвечать за грехи своих родителей, госпожа
Дассел, — сдержанно отвечает ей ректор.
— Ой, не стоит думать, что она вся такая бедная и несчастная и
ее нужно жалеть, — отмахивается тетка. — Она уже успела хорошо
попортить наш коллекционный сервиз и даже едва не расстроила
помолвку моей дочери.
Да что она такое несет?! Не так же все было! Сжимаю кулаки до
побеления костяшек: с того самого момента, как меня привезли в их
пафосный особняк, я стала у них крайней во всем, что бы ни
произошло. Как-то раз меня даже пытались обвинить в том, что
кухарка добавила перец в суп моей двоюродной сестры, и от этого по
ее лицу пошли красные пятна.
