Изгнанница в Голодные Земли, или Консервный бизнес попаданки

— Что с вашей дочерью, барон? — сердитый, мужской голос вырывает меня из забытья. — Она больна? Мне нужна резвая, породистая кобылка на роль фаворитки, а вы мне подсунули умирающую клячу!

— Простите, Ваше Величество, — этот баритон звучит тихо и заискивающе. — У нее закружилась голова от счастья. Стать вашей фавориткой — это огромная честь для нее и всей нашей семьи.

— Разумеется, это честь… Однако в условиях для отбора было черным по белому написано: «Претендентка в фаворитки должна быть абсолютно здорова, чтобы понести наследника». Неужели вы надеялись, что я не покажу ее лекарю, прежде чем допущу к своем ложу? Ладно. Приведите ее в чувство, — ворчливо бросает мужчина и добавляет: — Ираэль, меня мучит жажда…

Вслед за фразой раздается журчание льющейся жидкости, вот только мне резко становится не до звуков.

В течение этого диалога к моему телу постепенно возвращается чувствительность, будто нервные клетки очухались несколько позже, чем сознание.

Чувствую, как обжигающе холодная поверхность вдавливается в лопатки и затылок. Нещадно болит голова, а в висках гудит колокольный звон. Кажется, я неудачно упала.

Помню, как шла по кухне с проросшими семенами пшеницы. Собиралась помыть их и добавить в салат, а потом у меня резко потемнело перед глазами и... На этом воспоминания обрывались.

Мое сознание отказывается дать правдоподобное объяснение происходящему. Мелькают в голове какие-то невероятные версии.

Может, к Рэю пожаловал новый продюсер, и они репетируют сцену для очередного клипа? Рэй о чем-то подобном предупреждал, но я тогда зашивалась на кухне и не обратила внимания.

Когда пытаюсь открыть глаза, у меня не получается. Веки будто налились свинцом и отказываются подчиняться.

Раздается звук приближающихся шагов.

Внезапно в лицо врезается ледяная струя воды. Ноздри и рот мигом заполняет вода, и я давлюсь в приступе удушья. Легкие горят, кашель рвёт горло. Меня скручивает судорогой снова и снова...

Постепенно мне удается справиться с непослушными мышцами: открыть глаза и приподняться. Проморгавшись, вижу столпившихся вокруг меня людей, одетых в старинную одежду аристократов. От пышных жабо, кружев, блестящих украшений и золоченой вышивки на кафтанах рябит в глазах.

Впрочем, стоят здесь не все. Мужчина с белоснежной бородой, напоминающий генерала в отставке, восседает неподалеку на золоченом кресле. Держится он вальяжно, время от времени ленивым жестом подносит к губам серебряный бокал.

Справа от него стоит хорошенький мальчик, лет десяти, стискивающий в пальцах поднос с хрустальный графином. Он ужасно напоминает моего внука Сашеньку — его фотографии дочка на днях прислала из Канады. Очень некстати к горлу подкатывает ком.

Пока мужчина на «троне» жадно всматривается в каждое мое движение, пальцы его левой руки то разжимаются, то сжимаются в кулак. От его требовательного, холодного взгляда и этого странного жеста мне становится не по себе.

— Ну? — говорит он, явно чего-то от меня ожидая.

Столько претензии в его глазах и в поджатых губах, что с губ так и рвется: «Мужчина, вы кто? И что вам от меня надо?»

Но язык меня не слушается, и сказать ничего не получается. Пока мы играем в переглядки, поднос в руках мальчика накреняется, хрустальный графин теряет равновесие и... с громким звоном падает на мраморный пол, разлетаясь на сотни осколков.

Ребенок в ужасе замирает, будто оглушенный событием. Он тяжело дышит, как пойманный зверек. Взгляд в панике мечется, будто пытается найти путь к спасению, и мне становится его невыносимо жалко… Сердце рвется его утешить. Не переживай, малыш, это всего лишь посуда! Но сказать опять ничего не успеваю...