Лучи солнца проникли сквозь шторы в больничную палату.
Аккуратно высвобождаю руку из-под головы Машеньки. Всё тело
затекло. Трудно вдвоём ютиться на узкой больничной кровати. Но
дочке там легче, да и мне спокойнее, когда я могу слышать её
дыхание, пока она больна. Нежно касаюсь её лба губами. С
облегчением прикрываю глаза. Фух, прохладная. Уже пять дней, как
температура спала, а я всё ещё не могу справиться с паническими
мыслями, вспоминая тот ужас, что мы пережили. Ощущение страха,
когда до боли сводит в животе, а в глазах темнеет, и голова кругом,
словно летишь в пропасть. От невозможности помочь ей мне то
хотелось трусливо спрятаться, то убежать куда глаза глядят, то
заорать во всё горло, не знаю на кого. На ситуацию. Моё главное
желание в те дни – забрать её болезнь, впитать, освободить. Пусть я
лучше буду мучиться. Но я не хотела пугать Машу, поэтому держалась
изо всех сил.
Моя девочка лежала слабая, с ледяными ручками и ножками. Щёки
алые, а сама бледная. Жар достигал сорока целую неделю, и почти не
сбивался. Семейный врач, которого я, наверное, замучила, вызывая
раз за разом, выдавал одни и те же рекомендации: сбивайте
температуру, полоскайте горло ромашкой и брызгайте в нос, сейчас
все так болеют, вирус злой.
Но ничего не помогало, Маша угасала с каждым днём. В одну из
бессонных ночей я не выдержала и вызвала скорую. Нас отвезли в
инфекционный стационар, где поставили другой диагноз. Ангина. Было
непросто уговорить врача разрешить мне остаться с дочкой. Всё из-за
того, что Маша по документам мне неродная, она дочь мужа от первого
брака. Но Денис развёлся с бывшей, когда дочери был всего год. А
когда я впервые взяла её на руки, Машульке ещё не было двух. Она
другой мамы не помнит. А я… Пока я ещё не знаю, как любят родных
детей. У нас с Денисом нет общих, никак не получается. Но я очень
сомневаюсь, что способна на более сильные чувства, чем сейчас.
Денис потребовал, чтобы его соединили с главврачом, обсудил с
ним что-то на своём, на бизнесменском. И нам с Машей выделили
отдельную палату. Комфортную, просторную. Лечение начали
немедленно. И дочка сразу пошла на поправку: температура снизилась
через несколько часов. Но мы остались в стационаре, чтобы
долечиться. Сегодня шестой день, как мы здесь. Всё неплохо, но мы
очень скучаем по папе Денису.
Поднимаюсь, стараясь не разбудить спящую малышку, на цыпочках
подхожу к окну. Аккуратно вставляю и поворачиваю ручку в раму.
Вообще, в детском отделении не положено самостоятельно открывать
окна, но для нас делают исключение. Я выпрашиваю ручку тайком у
дежурных медсестёр, чтобы проветривать палату после сна. Те дают,
«только тссс, и до обхода вернуть». Приоткрываю окно, с
наслаждением вдыхаю свежесть весеннего утра. Пахнет сиренью и
зеленью. Птицы щебечут… Как хорошо…
В коридоре какой-то шум, гулкие шаги, взволнованные разговоры.
Быстро закрываю окно. Тут же на стекло ложится детская ладошка.
- Мамуль, так хочу погулять. Когда нас отпустят?
Вздрагиваю от неожиданности. Моя сонная кроха подошла так тихо.
Маша, осоловело поморгав припухшими глазками, прилипает своим
курносиком к стеклу.
Я ласково улыбаюсь:
- Ты меня напугала, так незаметно подобралась. А почему босиком?
Пол же холодный. Ну-ка пошли одеваться.
Отрываю её от окна, чмокаю в нос, на котором остался тоненький,
мятый след, подхватываю на руки и несу к кровати. Усаживаю, только
успеваю спрятать ручку в ящик тумбочки, как дверь
распахивается.
На пороге стоит заспанный дежурный врач.
- Анна Витальевна, хорошо, что вы проснулись. Есть разговор.
Он по-хозяйски усаживается на кровать.
- У нас форс-мажор. Ночью привезли восемь человек со рвотой и
высокой температурой. Свободных мест в отделении не осталось. В
этом палате мы легко положим четверых, понимаете… Вашей дочке
намного лучше. Дома стены лечат. Тем более, есть вероятность
перекрёстного заражения другой инфекцией, вам же это не нужно,
правда? Предлагаю вам освободить палату, оформлю вас на дневной
стационар. Утром и вечером будете приезжать на процедуры и
осмотр.
