– Это не трагедия,– говорю себе. Кричу себе. Кричу так громко, что уши закладывает в закрытом пространстве машины. – Это опыт! Грёбаный о-пы-ы-ыт!
Опыт и пытка – какие похожие слова!
Боль такая, что я задыхаюсь. Слезы размывают мир. Смаргиваю, вытираю щеки ладонью.
Справа мелькает световая вывеска магазина верхней одежды.
Нога резко утапливает педаль тормоза. Скрежет металла бьет по нервам. И я прихожу в себя.
Мне нужна новая куртка. Свою я оставила дома, когда убежала, ничего не соображая от шока, схватив только связку ключей с тумбочки в прихожей.
Прижав машину мужа к обочине, отстегиваю ремень безопасности и выбираюсь из кресла.
Порывы ветра бьют в лицо, кожу сечет мелкой ледяной крошкой града, перемешанного с дождем. Сегодня объявляли штормовое предупреждение. Безумие садиться за руль в моем состоянии и в такую погоду.
– Не трагедия, – шепчу себе и размазываю по щеке слезы.
Льдинки царапают кожу, словно стеклянные.
От холода не чувствую боли. От слез не вижу, куда меня занесло.
Ах да, вывеска.
Иду к салону по слякоти, засунув руки в карманы.
Холод пробирает до костей. Ноги босые, тонкие носки намокли и порвались. Кроссовки я успела снять, когда час назад вернулась из командировки. Раньше на сутки.
И застукала мужа в постели с моей лучшей подругой Аней.
Классика.
Грёбаная классика.
– Но не трагедия. Много чести! – шепчу, окончательно приходя в себя.
И разворачиваюсь на чей-то крик. чтобы увидеть, как оставленный мной черный кроссовер трогается с места и катится под горку по наклонной улице, сначала медленно, потом все ускоряясь… И уже на приличной скорости врезается в строительные леса, почему-то не огороженные забором.
Брызжет крошево лобового стекла, трескается и вылетает фара.
Любимая игрушка мужа.
Ну просто отлично.
От удара конструкция кренится, и с высоты на искалеченную машину россыпью падают какие-то железные штыри и доски.
Я хохочу как ненормальная. Достаю мобильник, включаю, смахиваю десятки сообщений от мужа и подруги и нажимаю на иконку самого нужного контакта. Трубку снимают сразу. Слышу ласковое:
– Зайчонок, вернулась?
– Превед, медвед. Вернулась, – отвечаю гнусаво. Из-за заложенного носа, а не из-за игривого настроения.
– Простыла? – в густом мужском басе слышится забота.
– Немного. Папа, твой юрист сейчас свободен?
– Что случилось? – его голос окончательно теряет мягкость. Я улыбаюсь, представляя, как высокий лоб рассекает морщинка.
– Я разбила машину мужа.
– Сама цела?
– Да. Меня не было в салоне в момент аварии.
– Слава Богу! А машина – ерунда, отремонтируем. Зачем тебе юрист на самом деле?
– Я развожусь.
– Наконец-то! – с облегчением выдыхает отец, и меня настораживает, с какой готовностью он встречает новость, как будто… Знал?
– Пап, ты знал, что Лёва мне изменяет? С моей лучшей подругой! Я их сегодня застукала! Ты знал?
– Солнышко, понимаешь…
– Значит, знал! И молчал!
Я соплю в трубку, сдерживая слезы, и едва замечаю холод. По моим волосам и одежде стекает вода. Наверное, поэтому меня трясет.
– А ты бы мне поверила? – тихо спрашивает отец. – Ты же была слепой влюбленной кошкой, а он – святым. Бесполезно, пока ты не увидела своими глазами.
– Подожди. Это же по твоему распоряжению я вернулась раньше срока и по твоему совету не предупредила мужа, а приехала сюрпризом. И еще ты дал ему незапланированный выходной, чтобы мы… отдохнули вместе. Твои слова. Ты… ты специально? Ты все подстроил, папа?
– Да, зайчонок, да. Я специально. Но девку я ему в постель не подкладывал. Всего лишь знал, что Лёвка не устоит. У меня давно лежит досье на твоего благоневерного. Я лишь ждал, чтобы он потерял осторожность. Приезжай, солнышко, обговорим вместе с юристом детали твоего развода.
