– Вот, держи – мыло и веревка, – наглец в самом деле протягивает
мне моток и скользкий огрызок.
– З-зачем? – делаю шаг назад, в сторону окна.
– Ну вот! Ты учишься мыслить в правильном направлении, –
одобрительно кивает этот му-у-у…жчина. – Мой окно. Там что-то
прилипло снаружи. Похоже на муху.
– Муху? Снаружи? Тут четырнадцать этажей!
– Карниз широкий.
– Я не удержу равновесие, – упираю руки в бока, надеясь выиграть
этот раунд. – Пункт восемь дробь пять: «кроме случаев, угрожающих
безопасности жизни».
– Внимательная какая… А веревка тебе на что?
– А на что она мне?
Он ласково обматывает меня тонким тросом, завязывает приличный
такой узел и накрепко фиксирует свободный конец вокруг своего
кулака.
– Я беру на себя ответственность за твою безопасность. Далеко не
упадешь. Твоей жизни ничего не угрожает. Ненавижу грязь. Ненавижу
мух. И неторопливых ассистенток тоже ненавижу.
Какой капризный мне попался рабовладелец! Про «торопливость» в
контракте ничего не говорилось, так что я неспешно подхожу к окну.
Робко выглядываю… Мда. Внизу снуют крошечные прохожие. Между мной и
ими все еще четырнадцать этажей. Ничего с утра не изменилось.
Я что, правда собираюсь вылезти наружу и вымыть треклятое окно?
Выдыхаю. Да, собираюсь. А что остается? Хватаюсь рукой за каблук
туфли… И в последний момент слышу:
– Не снимай. В них твои ноги красивее.
Понимаю: пытаться ему объяснить, что красота ног никак не
сказывается на эффективности мытья окон, – бессмысленно. Это полено
пробьет разве что дедовский топор, и то – не факт.
Так что я просто приподнимаю над коленями юбку-карандаш (и какой
черт меня дернул так вырядиться к зачету?) и влезаю на подоконник.
Дрейк не стремится мне помочь. Позволяет все сделать самой. Лишь
покачивает в воздухе связующим нас тросом, не отрывая зеленых глаз
от зоны, где заканчивается ткань присборенной юбки.
Вооружившись влажной губкой, прилагавшейся к обмылку, и до белых
костяшек вцепившись рукой в оконную раму, я делаю неуверенный шажок
на карниз. Холода я не чувствую – тело стремительно разгоняет по
венам адреналин.
– Смелее, мышонок, – прилетает хриплое вдогонку.
Главное, не смотреть вниз, так ведь? Разумеется, тут же
смотрю.
Неужели эти крошечные пятна – живые люди? Все куда-то спешат, и
ни у кого нет минуты, чтобы поднять голову и увидеть сумасшедшую
девицу, попавшую в крайне шаткое положение. Равнодушная толпа,
озабоченная своими проблемами.
Еще шаг в сторону, и карниз издает жалобный всхлип. Да, дорогой,
мне тоже несладко. Терпи. Я тянусь губкой к черной точке, так
смутившей требовательное начальство. Действительно, муха. И что она
тут забыла среди зимы?
Окно утопает в мыльных разводах, муха плавно стекает вниз…
Какой-нибудь тайский независимый кинорежиссер – тот, что получил
золотую пальмочку в Каннах, – вполне мог бы снять про это
артхаусную короткометражку. Непременно под классическую музыку…
Что-то идет не так.
Черт!
Каблуки разъезжаются на поверхности, вмиг ставшей скользкой. У
меня нервно дергаются колени. Хочется заорать на весь проспект,
чтобы эти крошечные пятна подняли свои головы, и хоть кто-то пришел
меня спасти. Но голоса нет. Ужас забрал его, заморозив связки.
Дрейк резко дергает трос на себя, и я прилипаю к мокрому стеклу.
Ноги дрожат, на языке одни ругательства. А он смотрит со скучающим
любопытством в окно, к которому прилипла насквозь мокрая я. Как та
самая муха, да. Прекрасно понимаю теперь ее ощущения.
Этот гад тем временем сосредоточенно прожигает две дырки в
области декольте.
– Риэлтор прав – отсюда открывается прекрасный вид, – выдает,
наконец, вызревшую мысль мой внезапный босс.
Да будь проклят тот день, когда я подписала чертов контракт! И
восславься день сегодняшний, когда я заключила совсем иной договор,
о котором этот му-у-у…жик и не подозревает.
