Я, подхватив юбки, мчалась в свою комнату в особняке, по дороге
костеря шерпова иллирийца на все лады.
– Фи, помедленней, я записываю, – хихикнул, следующий за мной по
пятам, брат.
– Это не смешно, Филипп! Ты же знаешь! – почти взвыла я, рухнув
на кровать.
– Я уж и забыл, как тут все по-девичьи, – окинул он взглядом
место, где я жила до академии.
– Ты в свою зайди, там до сих пор деревянная лошадка стоит за
креслом, – закатила я глаза и тут же поймала подушку у своего
лица.
– Фиона, я понимаю, что ты желаешь сейчас оказаться как можно
дальше от родительского дома. И я тебя в этом желании поддерживаю.
Но нам придется спуститься вниз и отужинать со всеми.
– Фил! Я еще не смирилась, что мы будем работать с ним, тьма
знает, сколько времени, бок о бок. Так он еще и на самое
сокровенное покусился! На ужин с родителями! Да как он посмел?
– Ну скажи папе, что он к тебе целоваться лез, и больше ты его
никогда не увидишь. Никто и никогда его больше не увидит. И мистер
Страт, думаю, даже претензий не предъявит, – пожал плечами
брат.
– Так нельзя, – устало вздохнула я. – А вдруг это помутнение
из-за отката от разрыва конструкта… Тогда получится, что он не
виноват, что его рассудок немного поврежден?
– Как же я люблю твое особое чувство справедливости, дорогая, –
в дверях стояла мама. – И теперь мне очень интересно, в чем именно
виноват подчиненный моего боевого товарища, что ты сбежала, едва
его увидев, но при этом не прибила сама?
– Нашего гостя, мам, заклинило на Фи. Видимо это последствия ее
спасательной акции.
– Предатель, – зашипела я на брата, но мама лишь посмеялась. –
Мне снятся сны, которые на самом деле его воспоминания. Что именно
стало откатом у него – я не знаю, но прежде, чем решится и полезть
ко мне с поцелуями, он выдал, что больше себе не принадлежит, что
видит образы из моей жизни и только когда я рядом, они исчезают. Он
сказал, что я стала его наваждением. Что это значит, мам?
– Ничего хорошего, – мама стала вдруг серьезной. – Но в любом
случае, мне нужно посмотреть вас обоих, прежде чем делать выводы. И
прошу, дочь, не закатывай больше таких истерик. Я, конечно, понимаю
тебя, но у вас впереди долгое сотрудничество, на людях придется
держать себя в руках, а значит и в маленькой и очень лояльной
компании, и один на один с этим мужчиной тебе нужно держать разум и
сердце холодными. Ты же наша Фи, – она улыбнулась, так же, как
всегда, когда мне удавалось завершить какую-нибудь каверзу в
которой меня невозможно было уличить. Никому. Кроме нее. – Суровая
и справедливая.
– А еще неотвратимая как обжорство, если бабушка Каролина с
Корнелией собираются на кухне, – мечтательно протянул Филипп и
увернулся от брошенной в него думки.
Мама подняла с пола маленькую розовую подушку, осмотрела комнату
и задумчиво почесала подбородок.
– Надо бы сделать здесь ремонт, как считаете?
Я повторила ее действия, и согласилась. Такое обилие розового,
персикового и бежевого вгоняли меня в уныние. Как хорошо, что после
академии мы с братом въехали в свой дом, а не стали жить тут.
– Да, мам, если я проведу тут больше одой ночи, то поднятых буду
упокаивать цветочками, а арестованным предлагать плед в камере.
– И сменишь черную форму на розовую? – хихикнул брат. Я
попыталась нашарить рукой, чтобы чем-нибудь в него запульнуть, но
подушки кончились.
– Так, дети, хватит. Фи, ты выдохнула? – я кивнула. – Вот и
славно, нам пора, иначе проявим неуважение к гостям.
По лестнице я спускалась так медленно, как могла. Причем не
столько из-за того, что не хотела видеть мистера Аякса, сколько
из-за того, что мне было стыдно за свою выходку перед дядей
Феликсом. Он-то не в курсе произошедшего. Наверное.
