Своего жениха я впервые увидела на
свадьбе.
На нашей
свадьбе.
И все бы ничего, но жених мне не то
что не понравился: он меня испугал.
Он возвышался надо мной как призовой
жеребец над скромной ломовой лошадкой: крупный, жилистый,
широкоплечий. Темные волосы были прихвачены такой же темной лентой,
камзол под цвет сидел крепко, как военная форма, черные глаза
опасно блестели. От него исходил тяжелый, мускусный аромат, от
которого странно кружило голову.
— Ты, значит, Таллия? — хмыкнул он. —
Ну, допустим.
Когда он обшарил внимательным
взглядом изгибы моей фигуры, я почувствовала, что краснею под своей
вуалькой и испугалась, что он это заметит. Но он уже отвернулся,
кивнул кому-то, протянул мне не глядя руку, и я поняла, что свадьба
начинается.
Ладонь у него оказалась горячей, и
сжал он мои пальцы так крепко, что я чуть не пискнула. Ударить в
грязь лицом прямо у алтаря мне не хотелось, поэтому пришлось
терпеть, а хватку мой жених не ослаблял до конца церемонии.
Я не глядела по сторонам и совсем не
помню, как выглядел храм. Где-то на краю сознания мелькали лица,
шелка, цветы. Звучали голоса, под сводами отдавалось эхо. Я
чувствовала только крепкую ладонь принца Арена, вдыхала его
странный, но будоражащий аромат, и не понимала, что чувствую.
Мне было всего шестнадцать, и я
предпочла бы и дальше бегать по лугам с братишкой, одетая в простое
крестьянское платье, беззаботная и счастливая.
Но письмо с королевской печатью все
перечекнуло, и вот теперь я стояла в столичном храме, а руку мою
сжимал наследный принц.
— Радуйся, дуреха! — кинула мне на
прощание мать.
А я пока и не знала, чему тут
радоваться. Непонятно все было и странно.
Я ведь и не целовалась никогда, а
сегодня мне предстояла первая брачная ночь — без всяких там
предысторий. Дорри, сын отцовского конюха, пытался за мной
приударить, но стоило об этом узнать отцу, и мальчишку вместе с
конюхом рассчитали.
— ...милостию богов... — прозвучало
где-то далеко. — ...объявляю вас мужем и женой.
Потом грохнула овация, в воздухе
заблестели лепестки, и мой муж — теперь уже муж!
— резко подтянул меня, откинул вуаль и впился губами в мои
губы.
Я не ожидала такого напора, да и
сжимал меня Арон так крепко, что я побоялась, что дрогну, и он
переломит мне спину. А принц меж тем все не отрывал своего рта от
моего и вместо этого только крепче вжимался в мои губы. Наконец он
все же протолкнул язык мне в рот и с хозяйской силой прошелся там,
будто заявляя: все мое, даже внутри.
Я и не сомневалась. Не представляла,
правда, что можно так целоваться, и уж тем более не поняла, что тут
приятного. Когда Арон отодвинулся, мне захотелось утереть губы, но
все взгляды вокруг были устремлены на меня, и я почувствовала, что
снова ужасно краснею. Поднять руку я не посмела.
Прием в королевском дворце тоже
прошел как в тумане. Я никогда еще не бывала в таких роскошных
апартаментах, и от обилия золота, света и зеркал терялась. Меня то
и дело подхватывали под руки.
— Сюда, Ваше Высочество.
— Позвольте накидку, Ваше
Высочество.
У нас дома кроме кухарки и
одной-единственной горничной и прислуги-то не было. А здесь,
казалось, лакеи, прислужницы и швейцары на каждом углу.
— Улыбайся, — потребовал принц, когда
мы уселись по главе стола.
И я постаралась улыбнуться, хотя
готова поспорить, что вышло у меня кривовато.
— Выпрямите спину, Ваше Высочество, —
шепнула мне на ухо Марисса, моя «наставница», как мне ее
представили утром.
Я уставилась на приборы по обе
стороны от тарелки, и они заплясали у меня перед глазами. Марисса
наклонялась ко мне снова и снова.
— Ешьте умеренно, Ваше
Высочество.
— Нет-нет, Ваше Высочество, эта вода
для полоскания рук.
— Осторожнее с этим соусом, Ваше
Высочество.
