Сколько уж раз я выходил из самолёта на таких вот самодельных аэродромчиках, где привольно пасутся козы да коровы, бегают по своим делам собаки и лысеют под вьюгой от винтов седые одуванчики, и всегда всё было нормально. Едва сойдя на землю, все мужчины (и я в том числе, конечно) доставали свой табачок – кто папироску, кто сигаретку, а кто и заранее набитую трубочку – и закуривали, соскучившись без дымка за час-полтора полёта. А если лёту было около двух часов, как сегодня, то и сам бог велел, как говорится, и не только велел, но и не отказался бы вместе с нами затянуться разок-другой. Многие несправедливо называют это вредной привычкой, однако таким способом снимается накопившийся за время полёта стресс, потому что не каждый признается даже сам себе, что летать боится. И на таких лётных полях (название прямо в точку!) мы никогда не обращали внимания на грозные плакаты, сулившие за курение немыслимые штрафы. Да и на нас, впрочем, тоже никто внимания не обращал. А то, что написано – ну, не всем же надписям нужно верить. Я тоже могу понаписать везде всякого.
Вот и сейчас, впервые прилетев в этот посёлок, я по привычке закурил на ходу, направляясь к небольшому бревенчатому сооружению, которое, судя по редкой паутине антенн и еле трепыхавшейся на слабом ветерке полосатой чёрно-белой «колбасе», было местным аэровокзалом. Недалеко от него прогуливался милицейский сержант, на вид мой ровесник или даже чуть моложе, лет двадцати двух. Занятый своими заботами – встретит ли меня кто-нибудь, а если нет, то как найти в незнакомом посёлке нужный мне адрес, – я и внимания на него не обратил, просто отметил для себя: посёлок-то с претензией, раз милиция на прилёте дежурит. И тут этот сержантик направляется ко мне, козыряет и говорит:
– Так-с, гражданин, не успели прилететь, сразу нарушаете. Платите штраф.
– И что же это я успел нарушить? – интересуюсь. Действительно, что? Минута всего как ступил на землю.
– А курите на аэродроме, – объясняет сержант и показывает на соответствующий текст на заборе.
– Так все же курят, – отбиваюсь я.
– Кроме вас, никто. – И он делает широкий взмах рукой, обводя окрестности. Как Ленин на постаменте.
Я оглядываюсь – народ разбрёлся от самолёта в разные стороны. Все почти местные, к антеннам я да ещё одна дамочка следуем. Каждый знает свою дырку в заборе – там, где этот забор есть. А по большей части граница между посёлком и полем (лётным, разумеется!) довольно условная. Но никто и правда не курит – знают здешние порядки, и ни один гад не предупредил, когда я папироску вытаскивал.
– Я больше не буду, – неуклюже оправдываюсь я, гася окурок о каблук. – Первый раз тут у вас. Теперь буду знать.
Но зря, что ли, сержантик это место себе прикормил. Нет бы преступников ловить, а он, шустряк, пристроился тут стричь купоны.
– Все так говорят, – возражает он, – а потом снова нарушают. Платите пять рублей.
Ничего себе у него такса! Да я долетел сюда за семнадцать. Выходит, одна «беломорина» стоит как полчаса полёта. Но не станешь ведь прейскурант просить. Жалко, но достаю пятёрку.
– Получите. – И он протягивает мне квитанцию.
– У меня бухгалтерия её не примет, – отвечаю я, отчаливая от него, и бросаю квиток на землю.
– Вот и опять нарушаете, – довольным голосом говорит он мне вслед. – Поднимите и бросьте в урну.
– И за это тоже пять рублей? – осведомляюсь я и решаю, что буду требовать: пусть всё-таки покажет, откуда он эти расценки берёт.
– Нет, это нарушение несерьёзное. Достаточно моего замечания. – Сержант так и светится, впечатлившись собственным снисхождением к злостному несоблюдателю правил общественного порядка.
