Я не помню, когда и как появилась на
опушке. Лес замкнулся за моей спиной, выталкивая меня из своих
глубин на поверхность. Я брела по сугробам, падая от усталости.
Колкая корочка льда изрезала мне руки, а варежки застыли от мороза.
В сапогах хлюпало. Кажется, меня угораздило забрести на болото. Я
почти не чувствовала ног.
Где я оказалась?
Вокруг меня стоял сосновый частокол,
обрамленный обрывками серого неба. Где-то вдалеке крикнула птица.
Хрустнула ветка под лапой зверя. Лес вслушивался в мое рваное,
загнанное дыхание. Он не пытался помочь, но и не хотел
погубить.
Собравшись с силами, я продолжила
путь. Глаза уже почти не различали дороги. Кажется, все это время я
пробиралась по звериной тропе и окончательно заплутала. Это было
худшее, что могло случиться с человеком перед самой холодной ночью
зимы. В легких хрипело. Ледяной воздух опалял ноздри, скатывался к
бронхам, давал мучительно мало кислорода. Я уже почти сдалась и
переставляла ноги лишь по инерции.
Вот тогда-то впереди появилась
маленькая избушка, скромный охотничий сруб. Я было решила, что мне
вновь мерещится. За время блужданий по Чаще глаза показывали
разное, жестоко обманывая и пугая обрывками прошлого. Я уже
привыкла к миражам. И тем сильнее было мое удивление, когда пальцы
действительно нащупали ручку двери.
Я кое-как сгребла снег в сторону,
игнорируя горящую от боли кожу. Дверь с трудом подалась, пуская
меня внутрь. В избушке меня ждала темнота. Я завалилась к ней, как
к родной, наконец-то укрывшись от зимнего ветра и взглядов зверя.
Мне стало легче дышать. Кажется, я провалилась в забытье.
Очнувшись, я стащила с себя мокрую
шубу и варежки, стянула с ног сапоги, затем и носки. Мое состояние
было плачевным. Я еле двигалась. В голове звенело от жара и боли.
Начиналась лихорадка. Я заползла внутрь избы, принялась рыться в
сундуках, ящиках, открыла небольшое хранилище под половицами.
И судьба сжалилась надо мной. Ликуя,
я достала несколько отрезов солонины и разгрызла парочку сухарей.
Голод, который за эти дни стал почти привычным, наконец-то
отступил. Мне захотелось спать.
Я не могла. Никто не позаботится обо
мне в этой забытой Троицей глуши. А умирать от холода в Пик зимы не
хотелось. Я принялась за дело: набрала снега, растопила его,
отыскала огниво и зажгла свечку, разгоняя темноту. В сундуках
нашелся ворох старых одеял и парочка шкур, из которых получилось
неплохое место для ночлега. Я даже сделала самое сложное: вышла на
улицу и притащила хвороста.
Закоченевшие руки протестующе ныли.
Мне пришлось снова одеться. Мокрая шуба, к тому же покрытая
кровавой коркой, оптимизма не добавляла. И все же я упорно выходила
из избы, откапывала из-под снега валежник, отдирала куски трухлявых
пней, и возвращалась назад. Близилась самая холодная ночь в году, и
мне вовсе не хотелось умирать. Пытка продолжалась до тех пор, пока
на улице окончательно не стемнело. Мое дыхание превращалось в снопы
снежинок. Дальше оставаться на морозе было просто невозможно.
Я скрылась в избушке, добротном
охотничьем срубе, и стащила с себя грязную одежду, задубевшую от
холода. Вскоре весело затрещали сучья в маленькой печке с тонкой
трубой дымохода. Я знала, что мокрые поленья будут ужасно чадить,
поэтому припасла их напоследок, для начала пустив на розжиг стул.
Да простят меня хозяева сруба! Крупные бревна, которые мне удалось
затащить, стояли у стены и сушились.
Началась ночь. Вскоре в избушке
стало так же холодно, как до этого на улице. Что творилось за
окном, было страшно даже представить. Я сумела заварить себе трав
от лихорадки и упорно щипала щеки, чтобы не уснуть.
Любой ребенок знает, что такая ночь
несет лишь смерть всем, кому не хватило ума укрыться в теплом доме
со своей семьей. У меня не было ни того, ни другого. Оставалось
надеяться лишь на заброшенный сруб и слабое пламя в печи.
