«Кто предал женщину, тот
когда-нибудь предаст и
вождя»
(М.Семенова)
В покоях первого советника императора стояла мертвая тишина.
Свеча догорала, но в полумраке отчетливо был виден силуэт девушки,
которая, прижав к груди край покрывала, стояла у окна.
- Этой ночью, Гордон, ты навлек на себя страшное проклятие, от
которого не сможешь избавиться и которое сведет тебя с ума, – с
горечью проговорила она.
Девушка с трудом уняла слезы и дрожь в голосе, она больше не
кричала, не молила о пощаде и не угрожала. Больше не было боли,
страха и отчаяния: холодная действительность стальным клинком вошла
в сердце, убивая гордость и честь несчастной жертвы, заставляя ее
смириться.
- Проклятья обесчещенной женщины: что может быть ужасней? Не
думал, что ты осмелишься угрожать первому советнику империи! – с
усмешкой ответил мужчина, с комфортом развалившись на своей
огромной постели, он лениво рассматривал свою растерзанную добычу.
Отвернувшись от него и скрывая свою наготу под роскошным каскадом
огненно-рыжих волос, она все еще вглядывалась в черноту ночи,
словно надеясь найти в ней избавление.
- Это не угроза, – холодно ответила девушка. По щеке скатилась
одинокая слезинка, но она не пошевелилась, чтобы стереть ее с лица
и, словно статуя, застыла, стягивая все свои чувства в тугой
узел.
Улыбка с лица мужчины тут же пропала, уступив место
задумчивости: «Ведьма?» - промелькнула мысль и тут же ускользнула.
«Да нет, сказки это все: обычная, разобиженная дура!» - успокоил
свои нервы первый советник. Но неприятный осадок от ее
мертвенно-ледяного голоса все же остался.
- Забирай свои вещи и проваливай и постарайся не попадаться мне
больше на глаза, мерзавка, – грозно рыкнул мужчина.
«Хм, а еще недавно была «очаровательным ангелочком»!» - грустно
усмехнулась девушка про себя, вспоминая его наивные попытки
соблазнить невинную девицу: он не вытерпел и двух дней притворства,
решив, что добиться желаемого можно и другим путем.
Она заставила себя пошевелиться и отпустить подоконник, который
служил ей опорой. Снова кружилась голова, снова слабость и даже
тошнота, стоило только коснуться взглядом края застланного шелками
ложа. Каждый шаг – боль, каждый шаг – мука, но она заставляла себя
быть сильнее, чтобы только уйти как можно быстрее и дальше, где бы
он никогда не смог до нее добраться.
На северной границе человеческого государства Миартания, близ
маленького провинциального городка уже сгущались сумерки, и два
скучающих сторожа сидели у ворот, мерно покачиваясь и борясь
с подступающим сном.
Высокий, чуть сгорбленный, худощавый мужчина в потертой серой
форме отодвинул кепку с глаз и уставился в чернеющую степную даль.
И без того мрачное выражение лица, казалось, стало еще более
суровым и недовольным.
- Эй, Сава, кажись, топливный караван прибыл: кто у нас
сегодня проверяющий? – закаркал прокуренным голосом Сыч, когда
увидел приближающиеся телеги с запряженными в них быками.
Его товарищ: такой же сонный, в такой же старой и выцветшей
форме, но пониже ростом и с более мягкими чертами лица, тут же
встрепенулся и оживился.
- Так это, - Серый, вроде бы, тока запил он: еще со вчерашнего
дня не просыхал! – усмехнулся Савиан и, тяжело вздохнув и
бросив в сторону урны окурок, добавил:
- Да чего там, пошли: глянем, дело то нехитрое, уж контрабанду в
таких телегах не прячут.
Сыч засмеялся и снова закашлялся, обиженно сплюнул и отправился
зажигать новые факелы.
Угрюмый и грязный караван стоял у ворот торгового города
Камилинск уже пятнадцать минут, и два полусонных сторожа
неторопливо прогуливались вдоль груженых телег, рассматривая
черные угольные верхушки. Последний воз был наполнен только
наполовину, и Сыч направил луч света вдоль угольной ямы.
